Неожиданно вдали, за памятником неизвестному герою войны, которого Анзор не помнил, читал не раз фамилию на цоколе и тут же забывал, послышалась знакомая мелодия лезгинки. Там, у памятника, горел Вечный огонь и стояли суровые гранитные плиты с именами горожан, погибших в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками.

Мелодия звала к себе. Он прибавил шагу. Раздвинув толпу молодых ребят, Анзор увидел перед собой в тесном кругу двух знакомых кавказцев, отчаянно изображающих в танце поединок отважных воинов. У одного во рту зубами был зажат длинный нож, далеко не похожий на кинжал. Другой лихо разрезал руками воздух и то и дело гортанно выкрикивал: «Асса!.. Асса!.. Асса!».

Круг расширялся, когда танцующие лезгинку перепрыгивали через пламя Вечного огня и натыкались за ним и за мраморной плитой на радостных зевак. Им дружно хлопали, их подбадривали.

– Ну что Анзор, покажи класс! – позвал в круг один из танцоров.

Барабан моментально наполнился энергией и разлился по площади ритмичной мелодией. Ему начал вторить, подыгрывать второй «инструмент», но не барабан, а большой бочонок из-под пива. В лад барабану захлопали руки собравшихся горожан, затем загрохотал перевернутый на землю пустой почтовый ящик. Кажется, весь вечерний город замер в ожидании выхода Анзора. Десятки настырных, любопытных глаз прошили насквозь его равнодушное лицо.

Минуту-другую он колебался… Но кто-то подтолкнул его в спину, и, увидев сзади себя разгневанное лицо Сабира, он выскочил к Вечному огню.

Всего две-три минуты он метался горным ветром по кругу. Руки налились свинцом, глаза по-орлиному высматривали танцующих рядом с ним кавказцев. Никогда ноги не несли его так легко и азартно, как сегодня. Перед глазами вдруг мысленно появилась Маша…. И он еще шире выбросил одну руку в сторону, зажав кулак другой руки у груди, затаившей дыхание. Губы его молчали. А ноги продолжали нести по кругу и выбивать такие фигуры, что публика ахала.

– И не стыдно вам устраивать пляску на святом месте?! – вдруг раздался невозмутимый голос какого-то старика, проходившего мимо сгрудившейся толпы. Рядом с ним брели две пожилые женщины.

Барабаны нехотя смолкли. Жидкое хлопанье ладошек постепенно сошло на нет. Остановились и танцоры.

– Шел бы ты, старик, домой, – сказал зло и угрожающе один из них.

– Оставьте старика в покое, – сурово выкрикнул Анзор, выхватывая из рук Сабира снятую с себя легкую куртку. – Уходим мы…

– Это же кощунство, – повторил грустно и настороженно старик, приглаживая дрожащей рукой свою лысоватую голову.

– Меня уже тут нет, – повторил Анзор.

Какая-то шальная мысль подсказывала ему, что сегодня он не прав. Во всем не прав… В том числе, и в том, что зря начал плясать на месте Вечного огня. Дед точно бы не одобрил его поступок. У него многие близкие родственники погибли в той далекой ужасной войне.

Молодежь поворчала, погневалась, но разошлась.

Еще более грустные мысли пришли к нему в те минуты, когда он добрался до дома, и, вытянув голову, заметил свет в окне Мазаевых.

На него нахлынуло чувство жалости. Анзор стоял в одиночестве и думал, как теперь жизнь пойдет завтра… Наверняка к нему нагрянет Николай Степанович. И ему нечего будет сказать отцу убитой дочки. Он может твердить те слова, которые выдумал Сабир, но они ему вовсе не нравились… Он не желал так глупо оправдываться.

Николай Степанович метался по комнате, чуя беду. В столь позднее время Лиза всегда находилась дома. А тут вдруг пропала… Семья Мазаевых сидела на кухне за общим столом, не притрагиваясь к чаю, в полном недоумении, поглядывая на стрелки часов, неудержимо бегущих вперед. Все прислушивались к тишине, ждали, когда за дверью раздадутся знакомые шаги Лизы. Изредка Ольга Владимировна просила мужа позвонить то подружкам дочери, то родственникам, а затем и жениху Валере. Никто Лизу не видел… Однако через час в квартиру Мазаевых примчались и расстроенная Галя с мужем, и напуганный Валерий.

На громко стучащих часах стрелки показали время: два часа ночи. Тут Николай Степанович догадался спуститься к вахтерше и расспросить ее… То, что он услышал от Анастасии Григорьевны, повергло его в шок. Оказывается, Лиза приходила с работы домой… Только вот она не знает, выходила ли она потом на улицу. Не заметила, так как пришлось отвлечься, сбегать в магазин.

Ему стало плохо. Перейдя в зал, он сел на диван и обхватил голову руками. Еще вчера он предупреждал дочь о подозрительной слежке, строго-настрого не велел никуда ходить одной.

– Значит, она пошла собирать подписи жильцов, – уверенно предположила Ольга Владимировна, присев к мужу.

– Мама, ты имеешь в виду поддельные подписи на фиктивном собрании ТСЖ? – спросила Галя.

– Да. Мы решили показать в суде заявления жителей, что никакого собрания по созданию ТСЖ не было, и все подписи – сплошная «липа».

– Давайте тогда пробежимся по квартирам! – предложил Валерий и направился к двери.

– Какие квартиры в два часа ночи?! – возразил Николай Степанович, подняв голову. – Люди уже спят давно.

Дом действительно был окутан сонной темнотой. Лишь в окнах двух квартир горел свет: в семье Мазаевых и у Анзора Мамедова.

– Звони в полицию! – скомандовала Ольга Владимировна мужу.

– И что я скажу?

– Пропала дочь.

– А вдруг она через час придет? Заболталась, может, у кого-нибудь…

Стрелки часов достигли трех часов.

– Звони в полицию! – вновь обратилась жена к мужу.

– Я знаю, что мне ответят… Мне скажут: пишите заявление, через три дня мы приступим к поиску.

В четыре часа ночи он все же позвонил. Услышал в трубке полусонный, недовольный голос дежурного.

– Чего вы раньше времени беспокоите нас по пустякам?! Дочка, может, загуляла, утром вернется… Если настаиваете, то приезжайте, пишите заявление. Через три дня, как положено, мы организуем поиск. Но я бы вам советовал подождать… Поверьте, у молодых такие ночные гулянки и пропажи сегодня сплошь и рядом…

К утру время пошло еще медленнее, тяжелее. Николай Степанович сидел на диване один, поставив локти на высоко поднятые колени, лицом к окну. Одна из лампочек в люстре под потолком частенько предательски мигала. Ольга Владимировна с детьми все же решили попить чаю, потому расположились тихо на кухне. Затаив дыхание, Николай Степанович прислушивался к их голосам, но мысленно думал лишь о не пришедшей домой Лизе.

Одиночество располагало к воспоминаниям. В своей поисковой работе ему часто доводилось брать старшую дочку с собой. И она всегда терпеливо сносила и холод в палатке, и долгую, изнуряющую ходьбу пешком под палящим солнцем. Но однажды она дрогнула, показала слабую сторону своего характера… Будучи в гостях у деда, они собирали грибы и забрели ненароком в болото с мертвой черной водой. Густой вечерний туман, заморенные березки, тревожный хлопот крыльев неведомых, тяжело летящих птиц, заставили бодрую Лизу испуганно прижаться к отцу. Они долго сидели в обнимку на высокой травяной кочке, и он рассказывал ей, какую громадную роль играют болотные угодья в жизни людей и животных. И когда отец с дочерью медленно побрели по сумрачному лесу, оставляя позади темную воду, с усилием опираясь на палки, она все оглядывалась назад… И чем дальше они шли, тем скорее оживало ее бледное холодное лицо, ее скорбные губы. С тех пор он знал, какой трусишкой может быть его старшая дочка.