книги, подвергавшие критике устои власти и общества; во-вторых — порнография; в-третьих — любая сатира, публицистика, памфлеты, скандальные хроники, разоблачения. Спрос на «философические» книги стабильно оставался очень высок, торговать ими было опасно, но выгодно.

Новый взгляд на роль образования, а также утвердившиеся в обществе «вкус и привычка получать образование посредством чтения», как писал просвещенный министр двора Людовика XVI Кретьен Гийом Ламуаньон де Мальзерб в 1775 г., порождали очень высокий спрос на философские трактаты вроде «Духа законов» Монтескье. Модно стало читать научные труды, универсальные издания, описания путешествий. Появлялись и распространялись разного рода учебные книги, компиляции и популяризации.

Издательское дело почти везде, кроме Англии и Голландии, подлежало предварительной цензуре со стороны властей. В России вплоть до 1783 г. в связи с относительно невысоким статусом книги в жизни общества, цензуру осуществляли не специальные органы, а главы ведомств, имевших свои типографии: Синода, Сената, Академии наук, Славяно-греко-латинской академии, Московского университета, Артиллерийского, Морского и Сухопутного кадетских корпусов и некоторых других.

Цензура заключалась в выдаче привилегий и разрешений на издание книг. Кроме того, как светские, так и церковные власти могли осудить на изъятие и на уничтожение уже вышедшую книгу. На территории Испании, Португалии и Италии сдерживающее воздействие оказывал папский «Индекс запрещенных книг», который продолжал пополняться. Впрочем, инквизиция была уже не столь сильна. Что же касается судебных приговоров книгам, то они способствовали росту спроса на запрещенные издания. Разрешительная цензура часто оказывалась весьма либеральной, цензорские посты могли занимать люди, сочувствовавшие философским идеям. В феврале 1752 г. по приказу Королевского совета была запрещена продажа первых двух томов «Энциклопедии»: власти сочли, что они «способны расшатать устои королевской власти, укрепить дух непокорства и возмущения и своими темными и двусмысленными выражениями посеять заблуждения, распущенность нравов и неверие». Мальзерб — в ту пору директор Королевской палаты книгопечатания и книжной торговли (т. е. главный цензор) — должен был издать приказ об изъятии рукописей последующих томов. Он и выпустил такой приказ, однако накануне предупредил об этом редактора издания. «Ваши слова меня весьма удручают, — отвечал Дидро, — я никак не успею вывезти все рукописи, к тому же, за сутки трудно найти людей, которые возьмут на себя заботу о них и у которых они будут в безопасности». «Пришлите их все ко мне, — отвечал Мальзерб, — у меня никто не станет их искать!» Действительно, у Мальзерба материалы «Энциклопедии» оказались в полной сохранности.

Власть ничего не могла поделать с победным шествием печатного слова. «Оказалось, что бывают обстоятельства, когда недостает храбрости дать книге гласное разрешение, но при этом невозможно ее запретить», — писал тот же Мальзерб. Цензура выдавала так называемые негласные разрешения, за которыми, якобы, должны были последовать официальные.

«Литературная республика» оказывалась сильнее правительства. Постепенно менялся и статус литераторов. В новых условиях появлялась возможность зарабатывать литературным трудом. Руссо в 1759 г. продал издателю рукопись романа «Новая Элоиза» за 2160 ливров. Мармонтель после успеха романа «Велизарий» (1767) получил за следующий роман «Инки» (1777) 36 тыс. ливров. Это были огромные деньги.

Впрочем, громкий успех небольшого числа прославленных авторов для подавляющего большинства пишущих людей оставался призрачной мечтой. Почти половина трехтысячной армии французских литераторов середины 1780-х годов не имела никакого положения в обществе и никакой службы. «Жалкое племя, которое пишет для того, чтобы жить», — презрительно отзывался Вольтер об авторах, готовых за деньги написать что угодно. Жаждавшие сделать писательскую карьеру люди нанимались сотрудниками энциклопедий, словарей, антологий, «библиотек для чтения», занимались переводами. Из них рекрутировались публицисты, памфлетисты и пасквилянты. Стремление выдвинуться, обратить на себя внимание часто толкало их к резкости, они клеймили, разоблачали, срывали покровы.

В исторической науке давно обсуждается вопрос о том, какую роль революция в практике чтения сыграла в подготовке Французской революции конца XVIII в. Несомненно, в революционных событиях многие видели воплощение идей философов, ставших общеизвестными именно благодаря чтению. Несомненно также и то, что в 1787–1789 гг. литераторы и публицисты внесли существенный вклад в разжигание политического кризиса. В дальнейшем роль печатного слова в политической жизни Европы продолжала нарастать.

Путешествия

К началу эпохи Просвещения на карты были нанесены общие очертания Америки и Африки. Однако освоение их внутренних пространств только начиналось. Европейцы еще почти не представляли себе Австралию, Океанию, а также загадочное «южное море». Естествоиспытатели из разных стран, любители приключений, офицеры, миссионеры и служащие торговых компаний отправлялись в далекие путешествия. Двигала ли ими жажда познания, острых ощущений или наживы, следовали ли они христианскому цивилизаторскому или служебному долгу, все они способствовали гигантскому обогащению географических представлений в XVIII в. Передовая научная мысль придавала очень большое значение географии, поскольку связывала общественное и государственное устройство с естественными условиями. Научные общества и академии стремились придать любым далеким экспедициям упорядоченный научный характер; в их состав включались астрономы, ботаники, рисовальщики.

Сведения о Южной Америке долгое время поступали в Европу почти исключительно через испанских и португальских католических миссионеров. Научное освоение континента началось около 1740-х годов. Так, французский исследователь Шарль Мари де Да Кондамин провел несколько лет в Перу с экспедицией Академии наук (1736–1743). В частности он совершил плавание по Амазонке, где изучал флору, фауну и туземное население бассейна реки. В это же время французские и английские путешественники (Пьер Франсуа Ксавье Шарлевуа, Джонатан Карвер, Артур Доббс и др.) обследовали Североамериканский континент.

С середины века и особенно после Семилетней войны европейцы начали освоение бассейнов африканских рек, постепенно углубляясь внутрь континента. В 1757 г. француз Мишель Адансон выпустил «Естественную историю Сенегала». В 1761 г. в районе реки Оранжевой голландская экспедиция Хендрика Хопа впервые увидела неизвестное «четвероногое в семнадцать футов высотой» — жирафа. После экспедиции 1777–1778 гг. Уильяма Паттерсона и Роберта Гордона появились описания готтентотов. В начале 1770-х годов шотландец Джеймс Брюс поднялся к истокам Голубого Нила. В самом конце столетия английские путешественники исследовали Нигер. В результате экспедиций Карла Линнея, Витуса Беринга, Степана Крашенинникова и других исследователей в кругозор европейской науки вошли земли Севера, Сибирь, Камчатка. В 1768–1771 и 1772–1775 гг. были совершены Первое и Второе кругосветные путешествия Джеймса Кука, обследовавшего Австралию и Тихий океан, доплывшего до южных полярных льдов и доказавшего, что на юге Земли нет обитаемого континента. Еще раньше, в 1766–1769 гг. вокруг света обошла экспедиция француза Луи Антуана де Бугенвиля, исследовавшего Новые Гебриды и открывшего ряд тихоокеанских островов (см. гл. «Океания»).

Увеличение числа экспедиций по освоению новых земель и новых путей объяснялось, разумеется, не только просветительским стремлением познать мир. Оно было связано и с колониальным соперничеством европейских держав. Присоединенные к метрополиям заокеанские территории служили источником богатства и являлись фактором