— А почему в подвале? — спросил Кумбарович. — А потому, любезная Олечка, что его нынешнее состояние не терпит грубого солнечного света. Оно лунно, мягко, мерцающе. Вы сами убедитесь, вот сейчас уже, два шага осталось и вы сами все увидите…

Родионов отметил, как посерьезнела и подтянулась Ольга, готовясь к престоящей встрече с прославленной знаменитостью.

Кумбарович намекнул, что будут «камеры», и точно — автобус с надписью «Телевидение» стоял, загородив подъезд. Кучка оробевших жильцов тихо перешептывалась в сторонке. Из подъезда вылез тощий хмельной мужичонко, пнул кедом колесо автобуса:

— Опять тут, паразит! Пожгу-у, падлы! Сойди с дороги…

Молодец, одобрил Родионов. Веселая и опасная злость овладела им. Он сжал зубы, пропуская вперед Кумбаровича с Ольгой.

Бетонные ступени, ведущие в подвал, были круты и горбаты. Спуск в предбанник ада.

Ольга в своем белом платье шла за Кумбаровичем, как доверчивая чистая душа, увлекаемая болтливым занимательным бесом. А я кто же тогда, подумал Родионов, чувствуя себя предателем.

Спускаясь вниз, он обернулся, чтобы напоследок увидеть клочок чистого неба. Но увидел только озадаченные фигуры двух бомжей, которые заглядывали сверху словно в колодец и не решались войти в свое разоренное гнездовье, освещенное изнутри лампами телевизионщиков, наполненное разодетым калякающим сбродом.

Родионов вздохнул и поспешил вниз, где у открытой бронированной двери поджидали его спутники.

— И не бойтесь, Оленька! — заговаривал зубы Кумбарович. — Он не страшный. Он прост и снисходителен ко всем. Пашка у него устроил в прошлый раз дебош, так он ничего… Помнишь, Паш? — подмигнул Кумбарович. — Грыбов, кстати, сказал про тебя, когда тебя вытолкали взашей, что это от молодости все, что понимание придет потом, с опытом… Родионов у нас человек особенный, большой консерватор… — принялся объяснять Кумбарович, но не договорил.

Бронированная дверь распахнулась во всю ширь, хлынул оттуда свет юпитеров, еще яростнее зажужжала заполненная народом глубина подвала.

Открывшееся перед Пашкой помещение было довольно просторно. В нем свободно могла бы разместиться небольшая пивная или биллиардная с несколькими столами. Вся середина подвала была как бы смотровой площадкой, по которой кругами двигались любопытные зрители, вертя головами в разные стороны, дивясь на развешанные по стенам творения художника, на непонятные изваяния, установленные вдоль стен. Но большая часть зрителей скопилась в дальнем углу, куда целились телевизионные камеры.

Сам Грыбов стоял перед камерами, что-то говорил в микрофон, ни на секунду не затрудняясь в поиске нужных слов, губы его непрерывно и энергично шевелились, руки что-то лепили из воздуха. Был он фигурой несоразмерен. Огромная голова, крепкий торс и короткие тоненькие ножки.

За его спиной висело несколько картин и, долепив из воздуха очередную незримую скульптуру, он небрежным жестом отставил ее в сторону, стал тыкать рукой то в одну картину, то в другую, объясняя смысл и содержание. Было заметно, что дело это для него привычное и пустяковое.

Какой-то длинноносый любопытный гость упрямо лез в кадр, еле сдерживаемый сухой женской рукой. Наконец длинноносому удалось вырвать плечо из костяных пальцев, но в этот миг свет юпитеров померк, съемка закончилась.

Народ задвигался живее и раскованнее.

Тут Грыбов заметил новоприбывших гостей, направился к ним, приветливо и напряженно улыбаясь. Конечно, прежде всего он увидел Ольгу. Но в первый раз Павел встретил человека, который на Ольгу никак не отреагировал. Подчеркнуто никак. Так не бывает, со злостью подумал Родионов, и тут ты врешь, сукин сын!..

— Ба! — громко удивился Грыбов, закончив обниматься с Кумбаровичем. — Вот уж не предполагал, что моя скромная персона вас снова заинтересует! Ну что ж, крайности сходятся! — жал он вялую Пашкину ладонь, украдкой шмыгнув глазами в сторону Ольги.

Родионов злорадно отметил, что Грыбов стал еще плюгавее, лысее и даже меньше ростом.

— Это наша Ольга, — представил Кумбарович, отрывая ее от Пашкиного локтя. — Извините, Эрнст, опоздали. Так получилось…

— Красота не нуждается в оправданиях, — оборвал его Грыбов, прикладываясь к руке Ольги и повторяя давешние отвратительные приплясывания Кумбаровича. — Прошу вас, будьте как дома. Ничего, если я ненадолго отвлеку вашу избранницу? — бросил он Родионову, уводя Ольгу за собою.

— Ничего, — буркнул Пашка ему в спину. — Я тут тоже похожу пока. Посмотрю…

Зря я так с самого начала рассвирепел, попенял он сам себе, проталкиваясь сквозь гомонящую на все лады публику. Он стал невнимательно и бегло осматривать картины, все время чувствуя спиной, где в это время находится Ольга.

Две студентки, стоя у стены подле смутной и неясной работы, что-то записывали в блокнотики и понимающе переговаривались, близоруко склоняясь к нижнему углу картины, особенно смутному и неясному.

Нет, Грыбов остался все тем же, ничего нового ожидать от него не стоило. А может быть, это я такой тупица, не могу понять глубины и смысла? Ведь вот ходят же все, склоняют набок головы, записывают… Глухо закипала в груди новая волна раздражения от абсурда и издевательской серьезности происходящего. Только не заводиться, в который раз предупредил себя Родионов и, не вынеся одиночества, подался поближе к Ольге. Там сгустилась почти половина зрителей.

— Это бой Акунов с Манаками! — растолковывал Грыбов, указывая на бурое полотно с алым пятном в центре. — Этот серый фон есть знак ожидания, предчувствия… Тут вы не увидите, сколько ни вглядывайтесь, никакого примитивного реализма, академической банальщины. Реальность в картине безусловно есть, и в то же время ее нет… Вот вы, к примеру. — обратился он неожиданно к студентке с блокнотиком, которая мгновенно зарделась. — Вы же не видите затылком ничего, что у вас за спиной! Но вы же не станете отрицать, что за вашей спиной нет реальности оттого, что вы ее не видите?

— Ни за что не стану! — поклялась студентка. При этом дернулась ее голова с мышиным серым хвостиком волос, ей хотелось оглянуться, чтобы убедиться в реальности за ее спиной, но она усилием воли сдержала свой порыв.

— Не станете! — напирал Грыбов. — Но она есть! Нет в природе никаких Акунов и Манаков! Это я их создал! Это мой феномен. Я вызвал их из несуществующих бездн, из глубин своего подсознания, и теперь отныне они — есть! Есть! Есть!

— Есть! — радостно подтвердила студентка. — Я их чувствую, что они есть!

— Но их не было! — торжествовал Грыбов. — И вот, наконец, они — есть! Их энергии схлестнулись. Разве можно изобразить эти энергии обычным тривиальным способом? Опошлить космос? Обратите внимание на красное пятно в центре. — указал Грыбов. — Говорит оно о чем-нибудь?..

Длинноносый любопытный гость протиснулся к полотну и принялся внимательно изучать алое пятно.

— Ни о чем не говорит, — тихо и грустно произнес в наступившей паузе Пашка.