Полицейский по-прежнему молчал, но, можно сказать, как-то очень выразительно.

— Значит, поменяли, — констатировала я. — И неважно, по каким причинам. Липский приехал, надеясь наконец-то заловить таинственного босса. Номер в «Мариотте» был для него забронирован, тот, 2328, с дверью в номер Доминика. Я так думаю: он посидел в соседнем номере, двадцать седьмом, стал свидетелем того, как посланец экс-Щепиньского прикончил Красавчика Котю. Подглядел. И оставил в номере свою зажигалку, полиция потом долго мурыжила Доминика… Сидел, значит, тихонько, пока не унесли труп… Хотя нет, не уверена, что все это время он сидел в номере Доминика, может, спустился в бар подкрепиться глоточком спиртного. Красавчик Котя, по замыслу заказчика убийства, должен был исчезнуть бесследно, радикально, с концами. И вот не знаю, или Липчак проболтался, может, какое-то словечко вырвалось, намёк… или сразу же вознамерился дорого продать свежие новости… С кем-то встретился. Я почему-то думаю — Пащик сам пришёл к нему и собственноручно задушил. Чем меньше свидетелей, тем лучше. Я на месте Пащика сама бы задушила ненужного свидетеля.

Полицейский с большим интересом слушал меня. Надеюсь, Марта тоже. И я вдохновенно продолжала, не столько информируя гостя, сколько рассуждая вслух:

— Кажется, при них не обнаружили каких-то важных документов… Минутку, а не могло быть так: с Котей договорились обменяться… Ну что смотрите, разве не ясно? Деньги в обмен на бумаги. Да не знаю я, какие именно бумаги, всякие могли быть: векселя, договоры, расписки… А тут ни фига. Ну Пащик и подложил бомбу Грохольскому. Однако сейф уцелел в пожаре, да-да, и это мне известно, зато понятия не имею, что они предприняли потом, за женой Грохольского я не следила. Мой драгоценный бывшенький, я имею в виду пана Гурняка, всю жизнь с упоением собирал всевозможные письменные вещдоки, спал на них, оберегая собственным телом, но, надо полагать, они были не в единственном экземпляре, так что и в вашем ведомстве все сохранилось.

— Не все, — спокойно и вежливо возразил представитель власти, — ведь наш так называемый сотрудник успел до меня побеседовать с пани…

Мне оставалось только выразиться:

— Холера! А вы не могли поторопиться? И вообще, куда глядели? Раз я все это поняла и смогла бы доказать, то вы наверняка тем более… А какая теперь фамилия у того Анитиного мужа?

— Вот уж этого я не могу вам сказать ни в коем случае.

— Обойдусь. Хотя эта гангрена тоже ни за что не скажет, ведь столько раз звонила, и ни словечка о муже. Но рано или поздно все тайное становится явным, вы закончите расследование, и преступник заговорит…

— Какой преступник?

— У меня получается — Пащик. Ведь так?

Младший инспектор допил кофе и теперь внимательно рассматривал в чашечке гущу, в которой ничего интересного не было. Затем не спеша отозвался:

— Такие выводы, знаете ли, требуют неопровержимых доказательств.

Нет, кондрашка меня не хватил, я к такому привыкла. Ясное дело, опять напаскудила прокуратура…

— Пан майор, я ведь отлично понимаю, почему вы сейчас пришли ко мне. Наверняка Анита ни за какие сокровища не могла припомнить фамилию своего первого мужа. Не иначе как спятила, ведь прекрасно знает — мне эта фамилия известна, а я милиции непременно все выболтаю. Да ладно вам, сбросьте эту каменную маску, вот и предыдущий пан майор, тот, фальшивый, тоже все силился выглядеть непроницаемым, да ведь меня не проведёшь. Ох, простите, я вас все «паном майором» называю, хотя вы небось подполковник?

— А что касается преступника, — все так же внимательно изучая остатки кофе на дне чашки и совершенно игнорируя мои намёки, продолжал полицейский (может, его все же заинтересовала сама чашечка, этот сервиз я купила когда-то в немецком универмаге, мне понравился тонкий фарфор, хотя он и не чета китайскому), — то у меня создалось впечатление, что некогда пани присутствовала на судебном заседании, помните, когда судили убийц Герхарда? И там пани собственными ушами слышала, как преступники мололи языками без зазрения совести, выражаясь вашими же словами.

Вот интересно, что из нашего разговора доходит до Марты? Вряд ли много понимает, слишком молода, чтобы иметь верное представление о правосудии в те давние годы. Правильно, присутствовала я на том суде, да тоже мало что поняла. Мой гость наверняка знает больше моего. Во всяком случае, обязан.

— Так действительно то дело прекращено? — одновременно осуждающе и недоверчиво поинтересовалась я. — А хотелось надеяться, что это лишь моё пессимистическое предположение.

Полицейский наконец оставил чашку в покое и в свою очередь задал вопрос:

— Если не ошибаюсь, года два назад вас обокрали? Увели всю электронику. Номера аппаратуры полиция знала, взломщики тоже были установлены… И что с того? А мне-то казалось, что пани умеет осмысливать факты, делать выводы…

Немного подумав, я решила считать сказанное комплиментом и не обижаться.

— Может, и умею, да не хочу. А вот чего хочу — так чтоб были результаты! Чтоб правосудие торжествовало! И вообще, после десяти лет сожительства с паном Гурняком мне осточертели собственные выводы, которые, проше пана, никак не подтверждались, хотя я и не сомневалась в их правоте. Мартуся… Марта, у меня пиво кончилось! Так вы хотите сказать, что и теперь никаких видимых результатов не будет? Холера! Мне остаётся самой кое-кого прикончить, раз правосудие не шевелится, вот только пока не решила, кого именно. А учитывая мои теперешние творческие склонности, это должен быть человек с телевидения. Хотя, пан майор, посудите сами, есть ли у меня для этого время и физические возможности? Да не молчите же, в конце концов, это невыносимо!

Мартуся принесла мне пиво и тонюсеньким испуганным голоском поинтересовалась у гостя, не делает ли пан ещё кофе?

— Нет, благодарю, мне уже пора, — отказался младший инспектор и повернулся ко мне:

— Вы, конечно, и сами понимаете, но я был бы пани чрезвычайно признателен… Хотя что я говорю, никто ведь не в состоянии помешать распространению слухов. Однако разрешите все же дать совет: поменьше рассказывайте о своих наблюдениях и выводах. Для вас же будет лучше.

И полицейский, встав со стула, обратился к нам с Мартой с вежливой улыбкой:

— Приятно было познакомиться с такими милыми женщинами. Я ведь знаю — вы вместе работаете сейчас над сценарием телефильма, а я столько отнял у вас времени. Не смею мешать. Всего доброго.

Только закрылась за ним дверь, как соавторша напустилась на меня:

— О чем ты, интересно, думала? Марту надо было вызвать, она бы отлично справилась с ролью твоей служанки. Ведь она артистка, а не я! Видишь, он сразу сообразил!

— Если он видел фильм, поставленный по моему «Покойнику», узнал бы Марту в лицо, да и вообще Марта Клубович — артистка известная, — отбивалась я. — А если бы она здесь была вместо тебя, ничего бы ты не услышала!

Но анемичная домработница уже не слушала меня, сдирая с себя передник и пытаясь расчесать прилизанные волосы, крепко схваченные яичным белком.