Отдавая должное интерпретации Элиаса, дальнейшие исследования оспаривали его анализ по ряду позиций. Например заостренное внимание к текстам раннего Нового времени нередко заслоняет степень их преемственности от средневековых «куртуазных» текстов, начиная с XII столетия, охватывавших сходные темы в приложении к социальной среде своего времени844. Подобным же образом, его прогрессистскую, чтобы не сказать виггистскую модель совершенствования поведения в этот период критиковали за слишком упрощенный подход к сложному дискурсу «пристойного». Отсутствие в дидактической литературе XVIII в. наставлений по контролю над телесными функциями (это общая черта текстов раннего Нового времени) Элиасу кажется свидетельством прогресса утонченности, но таких советов не содержали и средневековые куртуазные тексты, а потому предлагаемая Элиасом траектория эволюции манер выглядит откровенно прямолинейной845. Более того, существовало постоянное противоречие между влиянием трактатов о воспитании и тогдашней критикой нравов светского поведения с его видимым цинизмом и сопутствующими пороками – обманом, развращенностью и даже вырождением846.

В России раннего Нового времени не выработался такой тип дидактической литературы, так как обстановка и формы социального взаимодействия при московском дворе сильно отличались от современных ему европейских примеров. Конечно, существовали общие элементы между религиозными нравоучительными текстами, определявшими поведение добрых христиан, как западных, так и православных, вроде церковных букварей для обучения грамоте и житийной литературы. Такие тексты производились в огромных количествах по всей Европе на протяжении раннего Нового времени847. Однако до конца XVII в. в Московском государстве не было соответствия тем видам собраний в обществе, которыми изобиловали календари светской жизни других европейских дворов, особенно с активным участием женщин. Но в результате петровских реформ начала XVIII в. социальный опыт русской элиты уже разительно отличался от опыта ее старомосковских предшественников. В это время официальная обстановка государственных торжеств была еще тесно связана с традиционной московской ритуальной обстановкой, несмотря на добавление новых элементов, и регулировалась специальными инструкциями для участников – относительно порядка следования в процессии, конкретных церемониальных ролей и т.п. Зато в неформальной социальной ситуации, наподобие петровских ассамблей, где индивидуум пользовался свободой выбирать, чем ему заняться, русские участники не располагали таким руководством по благопристойному поведению, которое предлагали европейскому дворянину образование и воспитательная литература.

В ответ на потребность в новых базовых правилах личного поведения и социального взаимодействия в 1717 г. в Петербурге вышло в свет «Юности честное зерцало или показание к житейскому обхождению, собранное от разных авторов»848. Хотя исходный тираж составил всего 100 экземпляров, книгу затем переиздавали в 1719 г. (600 экземпляров), в 1723 г. (в Москве, 1200 экземпляров), в 1740 г. (578 экземпляров), а также в 1745 и 1767 гг.849 Трактат состоял из нескольких разделов, и первая его часть близко напоминала буквари того времени. В нее входили кириллический алфавит, где старославянские буквы соседствовали с новым гражданским шрифтом, примеры фраз в помощь правильному произношению и перечень старославянских, арабских и римских цифр для обучения счету. Вторую часть – собственно «Честное зерцало» – составили Гавриил Бужинский, Яков Брюс и Иоганн Вернер Паус, германский ученый и переводчик на русской службе850. Главным источником для этого раздела послужило упомянутое сочинение Эразма Роттердамского «De civitate morum puerillium». Кроме того, он опирался на вышедший в Пуатье в 1559 г. труд Матюрена Кордье «Miroir de la jeunesse pour le former à bonnes moeurs et civilité de vie» («Зерцало юношества для воспитания добронравия и житейского обхождения»), в частности в названии851.

Эта часть книги посвящалась благопристойному поведению молодых людей и делилась примерно на две половины, в целом по гендерному принципу. Первая половина предназначалась для юношей и состояла из 63 советов, за которыми следовали отдельные фрагменты, касающиеся поведения в незнакомом обществе. Пронумерованные параграфы с советами охватывали внушительный круг проблем и имели черты сходства с традиционными старославянскими букварями – о необходимости уважать родителей, о правильном обращении со слугами, о важности таких личных достоинств, как честность, скромность, трудолюбие852. Однако «Юности честное зерцало» было первым русским изданием, в котором эти достоинства помещались в контекст социального взаимодействия, чтобы помочь подготовке молодых дворян и к «учтивому обществу», и к служебной карьере. В параграфе об образовании (18) перечислены навыки, считавшиеся важными для молодого дворянина. Верховая езда и фехтование входили в традиционное дворянское воспитание с мотивом подготовки к военной службе, так что этот аспект легко привился в России. Однако новым элементом дворянского воспитания оказались для русских танцы, которым предстояло стать важной его частью в целях формирования правильной осанки и умения двигаться, о чем речь пойдет ниже. В нескольких параграфах подчеркивалась важность изучения иностранных языков (30) как свидетельства утонченности и образованности. Рассматривалось здесь и умение поддержать разговор, с советом изъясняться в сдержанной и почтительной манере (4, 6), учитывать тон общего разговора (7) и давать другим высказать свое мнение (8).