По крайней мере, я точно встречу его на математике. После «Основ безопасности жизнедеятельности» я заглядываю в туалет и провожу три минуты до звонка перед зеркалом, не обращая внимания на болтовню десятиклассниц и изо всех сил стараясь не думать о скорой встрече лицом к лицу с мистером Даймлером. Живот как будто непрестанно катается на американских горках. Одновременно я жду, когда Джулиет получит розы, мечтаю о встрече с Кентом и испытываю разочарование. Вряд ли я выдержу сорок пять минут неизбежных ухмылок, подмигиваний и смешков мистера Даймлера. Надо забыть о его мокром противном языке у меня во рту.

— Вот потаскуха! — С этим возгласом из кабинки выходит одна из десятиклассниц, качая головой.

На миг мне мерещится, что она непостижимым образом прочла мои мысли и речь идет обо мне, но ее подруги разражаются смехом, и одна из них отвечает:

— Это точно. По слухам, она спала аж с тремя парнями из баскетбольной команды.

Все ясно: они обсуждают Анну Картулло. Дверца кабинки с каракулями Линдси открыта нараспашку. «АК = БШ». И ниже: «Возвращайся в свой трейлер, шлюшка».

— Нельзя верить всему, что слышите, — выпаливаю я.

Все три десятиклассницы немедленно затыкаются, уставившись на меня.

— Это правда. — Я смелею, встретив такую благодарную аудиторию, — Знаете, почему появляется большинство сплетен?

Девушки качают головами. Они стоят так близко друг к другу, что секунду я опасаюсь, как бы не стукнулись черепами.

— Потому что кому-то этого хочется.

Звенит звонок, и десятиклассницы бросаются к двери, будто их отпустили с урока. Я тоже собираюсь покинуть туалет, пройтись по коридору, спуститься по лестнице, повернуть направо и переступить порог класса математики. Но стоп. Из головы не выходит надпись на двери кабинки, смех Элли и упоминание о подражательницах. «АК = БШ». Полагаю, Линдси ничего такого не хотела. Жалкие четыре буквы, глупые и бессмысленные. Может, просто купила новый маркер и решила попробовать. В некотором роде было бы лучше, если бы она написала это нарочно. Было бы лучше, если бы она по-настоящему ненавидела Анну. Потому что это важно. Было важно.

Не боясь опоздать на математику, я смачиваю кусок бумажного полотенца, просто в качестве эксперимента, и провожу по надписи на двери кабинки. Не поддается. Но, начав, я уже не могу остановиться. Я заглядываю под раковину и достаю сухую железную мочалку и бутылку «Комета». Приходится цепляться за дверь одной рукой и со всей силы давить другой, отчаянно тереть; вскоре граффити немного светлеет, а еще через некоторое время буквы почти исчезают.

Мне становится настолько хорошо, что я отскребаю и оставшиеся две двери, хотя рука болит, мышцы сводит, и я уже начала немного потеть в своем топе, все это время мысленно проклиная Линдси за дурацкие выходки и перманентный маркер.

Покончив со всеми тремя кабинками, я распахиваю двери и смотрю на их отражение в зеркале: гладкие, чистые, безликие, какими и должны быть двери туалетных кабинок. Почему-то меня переполняет такая гордость и счастье, что я пускаюсь в пляс прямо здесь, выбивая дробь каблуками по плиточному полу. Я словно вернулась в прошлое и что-то исправила. Бог знает, как давно я не ощущала себя настолько живой, настолько способной что-либо сделать.

Мой макияж окончательно поплыл. Бисеринки пота блестят на лбу и переносице. Я плещу в лицо холодной водой и вытираюсь колючим бумажным полотенцем, после чего заново наношу тушь для ресниц и кремовые румяна оттенка «Лепесток розы» — наш с Линдси общий идол. Сердце бешено колотится в груди, отчасти от возбуждения, отчасти от беспокойства. Впереди обед, а это значит, что шоу начинается.

— Может, хватит? — Элоди наклоняется и прижимает мои пальцы, барабанящие по столу. — Так и рехнуться недолго.

— Ты что, подалась в рекси, Сэм?

Линдси указывает на мой сэндвич, который я едва погрызла по краям. «Рекси» — сокращение от «анорексички», хотя я всегда считала, что это больше напоминает собачью кличку.

— Вот что бывает с любительницами загадочного мяса.

Элли кривится, глядя на ростбиф, заказанный мной вопреки тому, что он балансирует на самой грани приемлемого. Вещи, которые не имеют значения для проживших один и тот же день шесть раз и умерших по меньшей мере дважды: сорт мяса на обед и то, что его забыли подогреть.

Странно, но Линдси встает на мою сторону.

— У них все мясо загадочное, Эл. Индейка на вкус как подошва.

— Гадость, — соглашается Элоди.

— Всегда терпеть не могла местную индейку, — признается Элли.

Мы переглядываемся и разражаемся смехом.

До чего приятно смеяться! Мои плечи немного расслабляются, но пальцы снова машинально барабанят, словно существуют сами по себе. Я изучаю каждого входящего в столовую, надеясь увидеть либо Кента — не питается он, что ли? — либо серебристую копну волос Джулиет. Пока ничего.

— …Джулиет?

Я совершенно отключаюсь, думая о Сихе, поэтому при звуке ее имени на мгновение решаю, что мне померещилось или того хуже: я сама его произнесла. Но после вижу, что Линдси смотрит на Элли, кривя губы в странной ухмылке, и понимаю: она только что поинтересовалась, получила Джулиет нашу розу или нет. Я совсем забыла, что Элли и Джулиет вместе ходят на биологию, и теперь задерживаю дыхание. Комната словно накреняется, пока я жду ответа Элли. «О господи, так странно вышло… ей вручили огромный букет… представляете, она улыбнулась».

Элли прижимает ладонь ко рту и выпучивает глаза.

— О господи, совсем забыла рассказать…

Тут кто-то подходит со спины и закрывает мне глаза ладонями. Я настолько взвинчена, что даже вскрикиваю. Руки пахнут жареной картошкой и… ну конечно… мелиссой. Линдси, Элли и Элоди хохочут, и Роб убирает руки. Когда я поднимаю глаза, он улыбается, но смотрит напряженно, и я замечаю, что он несчастлив.

— Ты избегаешь меня? — спрашивает он, дергая за лямку топа, как будто пятилетний мальчишка.

— Вовсе нет, — откликаюсь я как можно веселее. — С чего ты взял?

Он указывает головой в сторону автомата с газировкой и тихо поясняет:

— Я стоял там минут пятнадцать, не меньше. — Ему явно не по душе откровенничать перед моими подругами. — Ты не подошла и даже не взглянула.

Мне хочется возразить: «Ты заставил меня ждать еще дольше», но он, разумеется, не поймет. К тому же видя, как он шаркает поношенными кроссовками «Нью беланс», я понимаю, что он не так уж и плох. Да, он эгоистичен, не слишком сообразителен, чересчур много пьет, флиртует с другими девушками и, хоть убей, не способен снять лифчик, не говоря уже обо всем остальном, но в будущем он непременно повзрослеет и сумеет сделать какую-нибудь девушку счастливой.

— Я не игнорирую тебя, Роб, просто…

Надув щеки, я шумно выдыхаю и умолкаю. Мне никогда еще не приходилось никого бросать, и в голове вертятся сплошные штампы. «Дело не в тебе, дело во мне». (Ничего подобного — дело в нем. И во мне.) «Давай останемся друзьями». (Мы никогда и не были друзьями.)