На работу я не поехал, хотя и проснулся раньше будильника. Осторожно вылез из кровати, заварил чай.

Я так и не приучился к зеленым чаям. Не привык к местному черному – сами китайцы его называют «красным». Зато я – исправный потребитель «липтона» в патетиках.

Отжав оба пакетика в кружку, я пил чай и разглядывал спящую Ли Мэй. На секунду ее лицо показалось мне несчастным. Едва успел об этом подумать, как она улыбнулась во сне и подтянула коленки к животу.

«Дитя, настоящее дитя…» Что я знаю о ней?

Не так уж много. Но кое-что – известно только мне. Например, я знаю, что она боится, когда я трогаю ее пупок – считает, он может развязаться.

Еще она боится:

кипящего масла на сковородке;

водителей автобусов;

водоносов и доставщиков пиццы;

лежащей на земле мелочи (кто-то наслал заклятье);

насилия и венерических болезней;

мышей;

высоких лестниц;

уйгуров;

лодок, кораблей и спасательных кругов;

смесителя в моей ванной;

всех без исключения насекомых (даже красивых бабочек);

негров;

швейных машинок;

иголок (включая елочные);

солнца;

использованных салфеток;

дождя;

пластикового клоуна из «Макдональдса»;

преподавателя политэкономии и крутящихся дверей.

Любит:

последние модели мобильников;

шоколадки (не столько ест сама, сколько заставляет меня);

японские мультики; интернет (особенно – MSN);

собак (даже самых безобразных);

меня (я не перестаю удивляться, но это так);

грибную пиццу;

карточные фокусы;

караоке;

Вальтера Скотта;

брелоки для ключей и телефонов;

лошадей (но не умеет на них ездить) и Венецию (ни разу не была и не собирается).

Впрочем, я иногда путаюсь в ее страхах и предпочтениях. Ведь на самом деле изо всей этой чепухи меня волнует только один пункт, где прописан я. Остальное может легко тасоваться туда-сюда и даже вовсе исчезать из списка.

Но меня эта девочка любит.

Позвонил завкафедрой Нине. Соврал про обгоревшее тело, попросил еще один день.

Забрался в постель и тронул губами бедро Ли Мэй.

Прижался, вдохнув ее запах.

Ощутил знакомое податливое движение.

Увидел поворот головы, сонные еще, но ищущие губы…

…Ли Мэй прогуляла занятия до обеда.

Про Инну я вспомнил только к вечеру, когда вернулась с учебы Ли Мэй.

«Надеюсь, – подумал без раскаяния, с легким сердцем, – такси ей в гостинице вызвали, на регистрацию не опоздала и сейчас уже летит где-нибудь над Уралом».

Лежа на спине, я расслабленно курил, пытаясь выпускать дым колечками, и наблюдал за Ли Мэй. Забравшись с ногами на кровать – прямо рядом со мной виднелась ее маленькая пятка, манившая пощекотать ее или же поцеловать, – Ли Мэй рылась в рюкзаке. Сердито пыхтя, перевернула его, вывалив на простыню кипу книг, тетрадок, блокнотов, еженедельников, пару пеналов и целую россыпь ручек и карандашей.

– Вот она!

Вытащила нужную тетрадь.

– Мне надо на завтра написать кое-что из домашнего задания. Подождешь?

– Ты об этом спрашиваешь меня, лаоши? – удивился я. – Да для нас это святое… Конечно, делай.

Из любопытства взялся за один из блокнотов.

– Зачем тебе столько? – успел спросить, прежде чем она встрепенулась и выхватила книжечку из моих рук.

– Не смотри. Тут – секрет.

Любопытство мое лишь разгорелось.

– Ну-ка, дай… – я затушил сигарету и по-крокодильи заворочался на кровати. – Какие у тебя могут быть от меня секреты…

Пару минут мы боролись, катаясь по кровати. Она то прятала блокнот за спину, то отводила руку с ним в сторону.

– Нет! Нет! Нет! – смеясь, отталкивала меня свободной рукой и ногами. – Ни за что!

В конце концов я уступил.

– Ну, хорошо. Как мы, русские, говорим: солдат ребенка не обидит. Но тогда покажи сама.

– Ты будешь смеяться надо мной.

– С чего ты взяла?

– Ты же писатель.

– Непризнанный.

– Это дело времени. Ты молодой.

– Мне тридцать восемь, если ты забыла.

– Я об этом всегда забываю. Нашему преподавателю политики – тридцать пять, но он старик в сравнении с тобой.

Я повалился на спину и довольно ухмыльнулся.

Ли Мэй не преминула отметить:

– Тебе нужно быть осторожным. Ты любишь лесть.

– Значит, ты льстила мне… О, Дездемона, молилась ли ты на ночь? – сказал я голосом оскорбленного мавра и сдвинул брови.

– Я говорила правду. Потому что так думаю. Но другие могут тебя обмануть.

Не так-то легко это сделать теперь, подумал я, вспомнив наше «воркованье» с Инной.

– Мне плевать на других. Мне важна только ты.

Мы поцеловались.

– Ну что там у тебя, в блокноте?

Она помялась.

– Только не смейся.

– Не буду.

– Ну, хорошо. И не вздумай хотя бы кому-нибудь рассказать.

– Обещаю.

Неожиданно для себя самого я изобразил нечто похожее на пионерский салют.

Она удивилась. Подумав немного, протянула мне блокнот.

– Ты все равно не поймешь. Тут же по-китайски. Но я пишу роман.

Я приподнялся на локте. Потом и вовсе сел, пораженный.

– Ты? Роман?! О чем?

Принялся листать страницы, испещренные крохотными, неразличимыми для меня иероглифами – каждая из них кишела ими.

– Ну, это ерунда, на самом деле. О школе, о подругах. Их пять человек. Но есть главная… О любви тоже… – сумбурно пояснила она.

– И ты пишешь не на компьютере даже, а в тетрадке? – поразился я.

Рассмеялась.

– Конечно, на компьютере. В каком веке мы живем? У нас сайт есть, бывших одноклассников. Там уже разместила много частей. Но на занятиях иногда скучно, а компьютера нет. Тогда я пишу от руки, а потом набираю и посылаю на сайт.

– Почитай мне!

Уселся поудобнее, возвращая блокнот.