Я, разумеется, остался стоять, потому как знал: пригласят меня не позднее, чем через полминуты. Долго, до получаса, меня тут мурыжили лишь в тех редких случаях, когда я сам напрашивался на прием – подмахнуть у шефа какую-нибудь бессмысленную бумажку.

Десять секунд спустя на огромном, словно прогулочная терраса, столе секретаря громко заухал сигнал. Бугай лениво мотнул башкой в мою сторону – дескать, иди, хрен с тобой, малявка, разрешаю.

Когда я зашел к шефу, тот восседал за столом в окружении трех мониторов. Причем, могу поспорить, все три были отключены: Глава Администрации любил компьютеры примерно в той же степени, что и меня, а потому предпочитал по старинке работать с бумагой.

– Иван, – сказал хозяин кабинета, не поднимая на меня глаз, – вы в курсе, что у вашей «Почвы» серьезно увеличился рейтинг?

– В курсе, – признал я, – но, по-моему, ничего страшного. Обычный выплеск эмоций после телешоу. Завтра, наверное, все вернется к норме. Кстати, а вы сами не видели вчера «Дуэлянтов»?

– Я телевизор никогда не смотрю и вам не советую, – осадил меня Глава Администрации. – И что за детский сад вы мне тут развели? «По-моему», «обычный», «наверное»… Вам тридцать два года или всего три? Вы делом заняты или хиромантией? Может, вы забыли, для чего я поручил вам «Почву»?

Я молчал: вопрос был риторическим. Субординация требовала от меня стоять, стиснув зубы, и бесстрастно кивать при каждой оплеухе. В то время, как мне нестерпимо хотелось дать сдачи.

– Напоминаю, – продолжал экзекуцию шеф, – вам было велено создать буфер. Бампер. А вы заигрались и пустили все на самотек. Рост их рейтинга – знак, что они вышли у вас из-под контроля.

– Но раньше вы же сами поощряли… – не выдержал я.

– Ставлю вам «двойку» по социологии! – оборвал меня Глава Администрации, все так же не поднимая на меня глаз. Первые двадцать лет своей сознательной жизни этот седой очкастый бобрик травил студентов МГУ то ли политэкономией, то ли научным коммунизмом. До сих пор проклятый университетский педель лез из каждой его дырочки. – Категория «раньше» в сфере общественных отношений играет сугубо второстепенную роль. Каждому овощу – свое время. Ручные патриоты полезны до известного предела. Стоит им перейти черту, и они становятся вредны для нашего единого кандидата Кораблева. Вывод: проект исчерпал себя.

Шеф вытащил из какого-то ящика лист бумаги и повесил его на верхнюю грань ближайшего ко мне монитора. Спасибочки, что он хотя бы не швырнул эту свою цидульку мне под ноги.

– Я уже набросал вам план действий, и он не обсуждается, – сообщил Глава Администрации. – Сегодня же вы уберете из лидеров партии Тимофея Погодина и остановите финансирование. Через неделю-другую их прихлопнет Центризбирком… Кстати, официальный повод разрыва контракта с «Почвой» вы уж там изобретите сами. Даю вам полную свободу. – В голосе шефа проскользнуло иезуитское ехидство. – Вы же у нас, хе-хе, большой выдумщик…

Сорок метров коридора и четыре лестничных пролета вверх я преодолел, видимо, на автопилоте. Поскольку осознал себя вновь зрячим, осязающим, обоняющим, разумным – и к тому же очень-очень злым – существом лишь в своем кабинете за плотно закрытой дверью. Давно уже мне не было настолько обидно и тошно. Со времен начальной школы я не чувствовал себя таким слабым, маленьким и жалким. He Иваном Николаевичем я был, а сопливым Ванькой, получившим от старшеклассника сильнейший пинок в зад.

Ослушаться прямого приказа я не мог, но и выполнить его – тем более: именно сейчас мне до зарезу нужны были прикормленные ландскнехты, вроде Тимы и его команды. Где я найду других?

Что же мне делать, ч-черт, что делать? Седой очкастый бобрик упаковал меня в говно по всем правилам аппаратной интриги, и даже формально крыть мне нечем. Рейтинг Погодина вырос? Да. Это опасно для Кораблева? Да. Проще закрыть проект? Да. С такими глубокими минусами я физически не мог идти к Павлу Петровичу. Что я ему скажу? Не могу же я объявить президенту, что весь рейтинг «Почвы» прячется на дне картонной коробочки с пирожными…

Ми-ну-точ-ку! Пирожные! Господи, поделом мне, я и вправду глупый дурак. Ну как я мог упустить из виду что оружие возмездия лежит у меня прямо на столе? Лежит, молчит, вкусно пахнет. Ты хотел испытать чудесную силу «парацельса»? Вот он, удобнейший повод – лучше не бывает. Пан или пропал. Либо со щитом, либо на.

Либо эта штука сработает, подумал я, либо нет, третьего не дано. Я вытащил из коробки пирожное, откусил верхушку конуса и начал сосредоточенно жевать, поначалу даже не чувствуя вкуса…

Не прошло и пяти минут, как я распахнул дверь в приемную шефа – веселым ударом ноги. Бугай-секретарь, вновь завидев меня, начал с удивленным и в то же время угрожающим видом подниматься навстречу из-за стола-террасы. Но я сказал ему: «А вот и Джонни!» – и после первого же звука первого моего слова бывший полковник ГРУ обратился в моего лучшего друга, родного брата, верную собачку и любимую морскую свинку. Для разгона я продекламировал ему детскую считалку «На златом крыльце сидели», которая вызвала у полкаша не просто радость, а неподдельный восторг, сродни религиозному экстазу. «Сапожник! портной! кто! ты! будешь! такой!» – с идиотическим воодушевлением повторял он вслед за мной, после чего вздумал поцеловать мне руку, а когда не вышло, по-рыцарски опустился на одно колено и из этого положения сделал попытку облизать мой ботинок. «Фу, Полкан, фу! – с притворной суровостью пожурил я секретаря. – Ты человек, ты царь природы, ты звучишь гордо, запомни. Умеешь лезгинку? Потанцуй немного, а я к шефу».

Чувство, которое я испытывал, было похоже на легкий кайф после бокала шампанского или одной затяжки – и одновременно на невесомость, которая приходит только во сне. Меня приподнимало и несло ощущение прозрачности в мозгах и полнейшей свободы. Между мной и другим человеком не стояло никаких преград. Я был в здравом уме, я оставался хитрым и ловким, я по-прежнему не разучился сталкивать лбами, разводить лохов и обводить вокруг пальца – просто сейчас в моих великих аппаратных умениях не было нужды. Все упростилось. Ломаные линии выпрямились и стали векторами. Я и так мог все, потому что блеск истины обретало любое произнесенное мной слово – хоть таблица умножения.

– Вы передумали! – сообщил я, входя, Главе Администрации и протянул ему его же листок, который был им тотчас разорван на мелкие клочки, а клочки разлетелись по комнате, как новогодние конфетти. Немалая часть их осела затем на седой бобрик. И пока я по пунктам объяснял шефу его неправоту по отношению ко мне, тот, весь в бумажных клочках, взирал на меня с нескрываемым обожанием – словно какая-нибудь тульская колхозница на живого Юрия Алексеевича Гагарина – и кивал, кивал, кивал, соглашаясь с решительно каждым моим определением в свой адрес.

Тут же путем мозгового штурма были сочинены, написаны, получили исходящие номера, украсились подписью шефа, легли в конверт и запечатались сургучной палочкой две новые великолепные бумаги – обе на имя президента. В первой Глава Администрации объявлял мою работу над проектом «Почвы» полезной, перспективной и заслуживающей государственной награды. Во второй – просил внеочередной отпуск для поправки пошатнувшегося здоровья.