давил водочную бутылку. Внизу черным росчерком была пущена надпись: "Раздавим гадину!".

— В изостудии каждый вечер пропадает. Жена жалуется: совсем-де семью из-за культуры забыл. И ничего не поделаешь: новая эпоха, новые конфликты. Я уж с ним пробовал говорить. Да где там! Не помогает! Весь в творческом поиске. Сейчас новое полотно задумал: "Шофер на распутье". Мы его даже с линии сняли, чтобы не мешать порыву.

— А вот это новинка, — сказал Баранкин, подводя Бакста к скамеечке, вокруг которой кустились кудрявые георгины.

На скамеечке сидел мрачный человек с опухшим лицом и маленькими глазками. Рядом стоял улей, шустрили пчелы.

— Раньше здесь была курилка. Дым, смрад, никотинище. А теперь уголок гигиены шофера. Цветы, насекомые. Здесь можно посидеть, подумать над совершенными ошибками. "Errare humanum est!"

— Сами придумали? — поинтересовался Бакст.

— Ну что вы! — застеснялся Баранкин. — Социологи подсказали.

— Кусают пчелки? — обратился Баранкин к сидящему.

— Кусают, ядри их в жало, — вздохнул опухший человек.

— Это моторист Бухалов, — пояснил Баранкин. — Лечится укусами пчел.

— Послушайте, — воскликнул изумленный Лева, — ну а нарушения у вас бывают? Все-таки автобаза… Народ горячий, могут, извините, и сдерзить. Сами говорили: "Errare humanum est" — "Человеку свойственно ошибаться".

— Бывает! Знаете, бывает! — радостно воскликнул Баранкин. — Вот на днях неприятность вышла.

— Наезд?

— Ну что вы!

— Двойной обгон? Превышение скорости? — допытывался Лева.

— Да нет же! Скорость наши ребята превышать не станут. С самодисциплиной у нас хорошо. К тому же мы недавно выступили с инициативой снизить скорость в Москве до 30 км в час, а на окружной магистрали до 15 км.

— Поддержали?

— Нет, — сокрушенно махнул рукой Баранкин. — Не подхватили… Но мы сейчас новый почин поднимаем, — успокоил Леву Баранкин.

— Какой же, если не секрет?

— А вот этого я вам не скажу, — лукаво рассмеялся Баранкин. — Узнаете сами из прессы и телевидения. А вот и наш нарушитель, боль коллектива! — указал член культкомиссии на идущего в глубине двора человека. Человек этот нёс под мышкой рулон картона и, видимо, очень торопился.

— Кто такой?

— Да Махлюдов. Молодой еще, вот и получился срыв. Уж не по этому ли вы к нам делу?

— Именно по этому, — признался Лева. — Хотел уточнить детали, порасспросить, что думают о нем на базе?

— Плохого ничего сказать не могу. Конечно, сохранились от прошлого кое-какие дурные привычки: любит пиво, недавно окурок на клумбу бросил. А в целом — талант. Мы, пока он без машины остался, привлекли его к организации выставки прикладного творчества. Проявил массу выдумки!

— Что еще за выставка?

— Понимаете, — начал объяснять Баранкин, — производство у нас специфическое. Случается, что иной возвращается из рейса усталый, с напряженными нервами. А другой бензина на заправке нанюхался, вот психика и пошаливает. Отправь такого человека домой без подготовки, он и теще нагрубиянничать может, и спиртное в рот взять себе позволит. Мы уж и с врачами, и с психологами советовались. Ну и решили применить испытанное сред-ctbo — рукоделие! Удивлены? А между тем ничто так не умиротворяет, как вышивание гладью. Смотрели фильм "Чрезвычайный посол"? Как там шведский король гладью шил! Вот мы и подумали: король смог, а уж наши не подкачают. Ну и ввели! Десять минут до работы и десять после. Кто гладью кроет, а кто крестом.

— Что же вышивают?

— Это уж у кого к чему душа. Махоркин карбюратор в разрезе вышил; Квашина, того на коленчатый вал потянуло. Очень наглядно получается. Водитель Смирнягин своего лучшего друга постового Гаврилюка в кресте запечатлел с поднятым жезлом. Милиционеры смотреть приходили. Очень хвалили.

— А Махлюдов? Махлюдов что-нибудь вышил?

— Чего не помню, того не помню, — сокрушенно ответил Баранкин. — Да вы у него сами спросите. Идемте, я вас провожу…

Комната, где работал Махлюдов, была чем-то вроде мастерской художника. Один угол был загроможден большими листами картона.

Махлюдов занимался тем, что оклеивал щиты белой бумагой. Следователя он встретил неприветливо.

— Я все рассказал в милиции, — заметил он мрачно.

— Придется повторить…

Интуиция подсказала Баксту, что надо каким-то психологическим приемом оторвать шофера от привычного, видимо, занятия и усадить на табурет.

— Закуривайте, Махлюдов, — Бакст широким жестом протянул пачку сигарет.

— На территории не положено.

— Да, да, вы правы… Вот если бы пивка, как в тот день…

Напоминание о пиве, по задумке стажера, должно было психологически надломить шофера. Но Махлюдов надламываться не захотел. Бакста это рассердило. "Придется выкладывать карты на стол", — подумал он и, приняв официальный гон, спросил:

— Почему вы не заявили в милицию немедленно? Где вы пропадали полтора часа после угона фургона?

— У тети был, на Ваганьковском кладбище.

— У тети?

— Да, у тети… Она умерла месяц назад.

— Вы хотите сказать, что после пропажи фургона вы пошли на кладбище разыскивать могилку любимой тети? — съехидничал Бакст.

— Разве это запрещено?

— Ну хорошо, хорошо, — беря себя в руки, проговорил стажер. — Предположим, что вы в самом деле были на кладбище. Но не полтора же часа! Извините меня, — вкрадчиво добавил он, — но даже наш самый гуманный в мире суд не поверит, что вы, молодой, пышущий, как видно, здоровьем человек, битых полтора часа проплакали над могилкой тети.

— Я не плакал над могилкой, — признался шофер. — Я ее искал.

— А свидетели, свидетели у вас есть? — буравя Махлюдова глазами, резко спросил Бакст.

— Нет…

— Ну вот видите, — как-то по-особому мягко проговорил Лева. Он уже чувствовал, что окончательно загнал шофера в угол, и приготовился уже сказать любимую фразу: "Ну а теперь рассказывайте, как все было…", как вдруг заметил, что листы картона, стоявшие до сих пор неподвижно в углу, задвигались и, отряхивая с пиджака пыль, из-за них вышел полковник Багиров.

— Хорош, нечего сказать, хорош, — проговорил он, глядя на Бакста. — Семнадцать грубых ошибок при проведении простейшего опроса. А отчего? Оттого, что мало еще в вас, Лева, веры в человека. Вас смутило, что шофер пошел на кладбище — это раз, и провел там полтора часа — это два. А я не вижу в этом ничего удивительного для такого человека, как Махлюдов. Махлюдов недавний солдат, отличник боевой подготовки, водитель бронетранспортера, значкист ГТО. Что же тут удивительного, что, оказавшись рядом с кладбищем, где похоронена тетя, он в трудный психологический момент свернул именно гуда?..

Багиров вытащил из кармана записную книжку и перекинул несколько исписанных листов.

— …Что касается полутора часов… Я сделал небольшой расчет. Вот, поглядите… — и Багиров жестом пригласил Бакста и Махлюдова к столу.

— У вас есть мелок?

Получив мел, Багиров решительными штрихами начертил на столе план Ваганьковского кладбища, быстро разбил его на квадраты, аллеи и расставил, словно то была военная карта, нужные топографические знаки:

— Трамвайная остановка, вход, церковь