Ни один из этих дневников не писался для публикации, и все- таки они, быть может, представят некий интерес — необработанный материал, собранный романистом. Он ведь идет по жизни, не столько собирая, сколько отбрасывая, но примечает он именно то, что, с его точки зрения, представляет интерес для творчества.

31 января 1959 года

О задуманной мною истории я знаю только одно: некий человек «неожиданно очутился…», и единственно поэтому я лечу в самолете из Брюсселя в Леопольдвиль. Но тут поиск персонажа не кончается — X. наверняка знал Леопольдвиль, добирался тем же путем, и все- таки впервые он проникает в мое сознание в поселке для прокаженных в сотнях миль вверх по реке Конго. Может быть, в Йонде, а может, и в совсем крохотном селении в четырех днях пути. Я знаю об этом человеке не больше, чем его вынужденные знакомые, обитатели поселка. Я даже не могу себе представить места действия и почему мне следует оказаться именно там. Мой герой — человек со средствами, и, возможно, приехал на автомобиле, а может, на колесном пароходе или даже на лодке. Он окунулся в жизнь лепрозория самозабвенно — возможно ли это? — но что его к тому побудило, мне известно не более, чем священникам и докторам поселка. Роман — это незнакомец, которого предстоит отыскать, но всю эту историю я пока даже смутно себе не представляю: обстановка для меня столь же необычна, как и для него, когда он впервые в ней очутился.

1 февраля. Воскресенье. Леопольдвиль

Меня теперь опекает множество незнакомых людей, только вовсе не тех, о которых меня предупредили заранее. Новенький с иголочки город с миниатюрными небоскребами — я завтракал на четырнадцатом этаже. Но лишь выйдя из аэропорта, я вдохнул аромат Африки — впервые я почувствовал его в Дакаре в 1934 году по пути в Либерию; и теперь чувствую его снова и снова, и не только в Западной Африке, но и на летном поле в Касабланке и по дороге в Найроби. Что это? Зной? Почва? Растения? Запах негритянской кожи?

В гостинице я разделся донага и только прилег вздремнуть, как меня разбудил стук в дверь. Я накинул плащ и открыл дверь: на пороге стояла молодая женщина — она до того заикалась, что я вообще долго не мог понять, в чем дело. Не успела она уйти, как на смену ей появились журналисты[54].

Улицы Лео, примыкающие к центру, слаженно охраняются военными грузовиками, танками и негритянскими войсками и напоминают мне войну в Индокитае.

Обед с бизнесменом. Неизбежные разговоры о женщинах, и мне неизбежно приходится их поддерживать. «Метод» здесь вроде таков: объезжаешь туземный город, пока не встретишь подходящую женщину, тогда посылаешь к ней шофера, и он предлагает ей деньги. Если она замужем, то никогда не пойдет без согласия мужа. Для залетных пташек вроде меня шофер такси доставит хоть целую вереницу женщин, надо только подробнее их описать. Есть — правда, их немного — и «свободные» женщины, которые принимают мужчин у себя дома. Венерические болезни, по статистике, очень редки. Негритянские женщины в интимном смысле чистоплотнее европейских. Они гораздо более pudique[55] и в то же время проще и всегда безотказны.

Бизнесмен, угощавший меня обедом, наутро повез меня по городу. В туземном городе (вернее, городах Лео-1 и Лео-2 — старый и новый) он предложил шоферу снять фуражку, чтобы тот не бросался в глаза[56]. Подъезжаем к новому университету Лованиум, огромному, необитаемому — когда его еще достроят? Потом объезжаем памятник Стенли. Тяжелая уродливая статуя на том месте, где Стенли разбил лагерь, с видом на реку Конго и озеро Пул. Вдалеке небоскребы и новые многоквартирные дома.

«И здесь тоже, — неожиданно сказал Марлоу, — было одно из самых мрачных мест на земле».

Завтрак с офицером разведки в его квартире на четырнадцатом этаже. Говорили о кибонгоистах, верящих в божественность Кибонго, человека, умершего в тюрьме в Елизаветвиле в 40–х годах. Некоторые обвиняют в нынешних бедах именно их. Тип из Би — би- си с женой и ребенком в брюссельских кружевах, фанатически помешанный на своей работе.

После вторжения журналистов еду в один из богатых аристократических домов Леопольдвиля. Красивая молодая женщина — длинные скрещенные ноги в обтягивающих голубых джинсах; она — жена немолодого мужчины в костюме для верховой езды, очень богатого, из тех, что всего добились в жизни сами, — он поставщик камнедробилок для постройки дорог, с умным, выразительным лицом.

2 февраля. Кокилатвиль

Доктор Лешй встретил меня в аэропорту и повез в Йонду. Цветущий городок с восьмью сотнями больных. Вечером люди рассаживаются маленькими группками вокруг костров. Доктор изучает истории болезней, трогает кожу, протирает руки спиртом — больные все здесь заразные. Если нервные окончания поражены, пальцы на руках и ногах уже не спасти, хотя болезнь и можно контролировать[57].

Устал от жары и множества незнакомых людей. Епископ приехал в Йонду праздновать юбилей какой‑то монахини — меня одолела тоска[58]. В моей голой комнате даже негде повесить одежду, а в обшем душе — пять огромных тараканов. Что я тут делаю? Вечером ко мне зашли губернатор с женой — добросердечная женщина, которой хотелось, чтобы я переводил ее книги. Она уже написала книгу и опубликовала ее за свой счет. С наступлением темноты москиты становятся невыносимы.

История о старом лавочнике — греке, который застал своего продавца в постели со своей женой — конголезкой. Не промолвив ни слова, старик пошел и на все свои сбережения купил подержанный автомобиль, до того старый, что он трогался с места, только когда его подталкивали. Никто не понимал, зачем ему понадобился автомобиль, но старик объяснил, что хотел хоть раз в жизни проехать на автомобиле: итак, машину толкали, пока мотор не завелся, и старик поехал в свой квартал и посигналил своим продавцам. Останавливать машину нельзя было, иначе она бы не завелась. Старик сказал продавцу, чтобы тот его подождал, а сам, объехав разок вокруг квартала, вдруг рванул руль и, направив машину на продавца, въехал в дверь магазина. Продавец остался жив, но с переломанными ногами и разбитым тазом. Старик вылез из машины и стал ждать полицию. У молоденького комиссара это был первый вызов.