– Что с недоносками? В расход? – с ленцой поигрывая снятым с предохранителя пистолетом, спросил Гуляй, попутно ткнув тушу белобрысого носком кованого армейского ботинка.

Казавшиеся безжизненными тела вдруг зашевелились и начали расползаться, как тараканы на кухне, когда неожиданно вспыхивает свет.

– Оклемались, сучары! – радостно-удивленно воскликнул экс-сержант. – А ну, под стену! Руки за голову, ноги на ширину плеч, смертнички вы мои… – гаркал Гуляй, подгоняя пинками сутенеров.

В этой картине было что-то отвратительное, словно скопированное с кадров кинохроники Второй мировой войны. Так, с руками на затылке выстраивались заложники перед расстрелом или во время массовых облав.

Затравленно-обреченно озираясь, сутенеры даже не стонали, только сипло и прерывисто дышали, как загнанные лошади. От них дурно пахло испражнениями и кисловатым запахом крови.

– Гуляй, объясни, что ребятки должны убраться из квартиры навсегда. Но они уйдут сами, а не уедут в труповозке… Не марайся, Владимир, кровью. Никаким порошком не отстираешься!

Святой помог подняться похожей на разложившегося мертвеца проститутке. Косметика, размытая слезами, десятками ручейков прорезала глубокие овраги в слое пудры, помада расползлась багровым пятном от носа до подбородка. Такой грим не придумал бы и самый первоклассный гример, поднаторевший в создании персонажей для фильмов ужасов.

Святой отвел девушку в ванную. Морковка, намылив лицо, смыла боевую раскраску и сорвала мохнатые накладные ресницы. Без этой штукатурки она смотрелась как простодушная деваха, любящая полузгать подсолнухи на скамеечке у деревянного домика в провинциальном городке.

Святой подал девушке нечто, отдаленно похожее на полотенце:

– Тебя как звать-то?

– Морковка!

– А по-человечески?

Проститутка, промокая остатки влаги, тихо сказала:

– Татьяна.

– Ну, Танюша, взялась за гуж, не говори, что не дюж. Поехали в парилку. Разомнем косточки с Донором, – со зловещей веселостью произнес Святой, приобняв путану за талию.

Они вышли в коридор. У дверного проема Морковка споткнулась, непроизвольно повернув голову на дикий крик. Там творил расправу Гуляй. Методично, с размахом форварда, пробивающего одиннадцатиметровый, экс-сержант гвоздил ногой по половым органам стоявших враскорячку сутенеров.

– По колокольчикам! – приговаривал Гуляй, проводя экзекуцию.

Очередная жертва сползала, царапая ногтями стену.

– Не портить обоев… По бубенчикам! – шипел он, переходя к следующему.

Запретив девице смотреть на карательную акцию – жестокую, но необходимую, Святой укутал ружье в джинсовую куртку.

С кульком под мышкой он и стискивавшая зубы, чтобы не заскулить, Морковка спускались на лифте. Рядом с ними в узкой коробке кабины, спрятавшись за спину матери, ехала непоседа-малышка лет шести-семи в бейсбольной шапочке с повернутым назад по моде козырьком. Мать старательно изображала равнодушное безразличие к спутникам, а наблюдательный ребенок, разглядев в прорехе свертка вороненый ствол, тонко пропищал:

– Мамочка, а у дяди ружье!

Моложавая женщина, неуклюже расставив руки, оттеснила дочь в угол кабины. Она походила на курицу с цыплятами, над которой, выписывая круги, завис коршун.

Святой медленно, не делая резких движений, присел на корточки. Его глаза оказались на одном уровне с васильковыми глазами девочки, не замутненными проблемами, ненавистью и житейской усталостью.

– Тебе показалось, – улыбаясь, произнес Святой, – никакого ружья у меня нет. Да и на кого охотиться в городе?

Озорно выглядывая из-за бедра матери, смышленое дитя выдало:

– На крыс…

И показало язык.

Шланг гибкой оптики с полуторамиллиметровым объективом на конце был просунут в просверленное в стене отверстие. Лестница-стремянка раскачивалась под кабаньей тушей Донора, взобравшегося под потолок, чтобы повнимательнее рассмотреть чуть выпуклый, похожий на рыбий зрачок объектив термографической видеокамеры.

– Козлы! Подставляют меня! Базарили, что будут снимать сквозь дым и туман, что каждый волосок на… можно будет различить. А тут… – Донор грязно выругался.

Пробная съемка, проведенная накануне ответственного мероприятия, получилась отвратительной. Изображения были нечеткими и размытыми. Хитроумные системы наисовременнейших видеомагнитофонов не могли исправить молочно-туманных кадров.

Задание «братвы» раздобыть компромат на высокопоставленного чиновника находилось под угрозой срыва. А за подобные проколы можно было поплатиться головой.

Донор крыл почем зря инженеров, прокопошившихся с установкой двое суток, обещая взыскать неустойку за понесенные убытки от вынужденного простоя.

– Какую лажу они присобачили?! На пленке башку от задницы без пол-литра не отличишь. Вот Кулибины паршивые! – Ноготь Донора ковырял ободок, обрамлявший чуткий объектив камеры.

Придерживающий стремянку телохранитель с обритым наголо черепом и мышцами культуриста под черной майкой тактично молчал, не напоминая о скупости шефа. «Технари», монтировавшие начинку сауны, сразу предупредили, что в дополнение к волокнистой оптике необходима установка невидимой инфракрасной подсветки.

«Зажилился жмот. Будешь по двойной таксе отстегивать… Придурок, расколупает шланг и еще башлять придется», – с неприязнью к шефу думал бритоголовый «ящик», которому ремни наплечной кобуры из непримявшейся, как жесть, кожи натерли предплечье.

Мастера, фаршировавшие сауну, должны были с минуты на минуту подъехать и внести усовершенствования в начинку. Когда-то, в безвозвратно канувшем социалистическом прошлом, здесь выгоняли хвори директора шарикоподшипникового завода и партийное начальство. Теперь профилакторий номинально числился на балансе дышащего на ладан завода, а в реальности принадлежал крупной московской преступной группировке, поставившей Донора смотреть за «хозяйством». Столичные дельцы и заправилы из криминальных кругов часто проводили свой досуг, устраивая купеческие кутежи. Наведывались в бордель и политики всех рангов и мастей. «Шарик», так переиначили название притаившейся среди сосен здравницы, был золотой жилой и для Донора, и для главарей группировки…

Прямая, как стрела, подъездная дорога, по обочинам которой стройными рядами росли ровные, как свечи, сосны, упиралась в железные свежевыкрашенные ворота. Темно-вишневый «Форд Фиеста» сбросил скорость и плавно подкатил, едва не соприкоснувшись бампером с воротами. Гуляй нажал на клаксон. Пронзительный сигнал нарушил лесную тишину.

Из калитки выбежал человек плотной комплекции с подозрительно топорщившейся на левом боку курткой-ветровкой.

– Вы где вошкаетесь? Донор психует! – без пауз затараторил крепыш. – Работенку спортачили. Камеры не пашут…