— Что это такое?

Ветерок, незаметно усилившийся с момента всплытия «Винтового червя», растрепал побуревшие от времени бумаги, грозя вырвать их из рук Фрейи. Коул бросился вперед и схватил их.

— Осторожней! Они вам очень понадобятся!

— Почему? — удивилась Фрейя, глядя на бумаги.

На запястьях мальчика виднелись красные отметины в том месте, где веревки впивались в тело, и на бумаге тоже были красные пометки, написанные старомодным почерком ржаво-красными чернилами. Обозначения долготы и широты, тонкая извилистая линия берега. Штамп-предупреждение: «Не выносить за пределы библиотеки Рейкьявика».

— Это карта Снори Ульвессона, — сказал Коул. — Наверное, Дядюшка украл ее из Рейкьявика много лет назад, и с тех пор она хранилась у него в архиве. Там еще есть пояснения. По этой карте можно добраться до Америки.

Фрейя улыбнулась в знак благодарности и покачала головой:

— Все это ни к чему. Америка мертва.

Забыв обо всем, Коул схватил ее за руку:

— Нет! Я прочитал эти бумаги, пока плыл сюда! Снори не обманывал. Он на самом деле нашел зеленые области в Америке! Не те громадные леса с дикарями и медведями, которые напридумывал профессор Пеннироял. Но все-таки там есть трава, и деревья, и… — Коул никогда в жизни не видел травы, и тем более деревьев, и воображение ему отказывало. — Ну, не знаю. Наверное, животные, птицы, рыбы в воде… Может быть, вам придется осесть на одном месте, но там можно жить!

— Мы не сможем добраться туда, — сказала Фрейя. — Даже если все это правда, мы не сможем зуда попасть. Мы дрейфуем.

— Нет… — сказал вдруг мистер Скабиоз, который рассматривал карту через ее плечо. — Нет, Фрейя, сможем! Если бы нам удалось стабилизировать эту льдину и приделать к ней гребные винты…

— Это не так уж далеко, — сказала мисс Пай, заглянув через другое плечо Фрейи и ткнув пальцем в карту там, где берег длинного узкого залива был обозначен словом «Винланд». В заливе виднелись островки, такие мелкие, что их можно было принять за чернильные брызги, но старый Снори Ульвессон на каждом проставил условный значок в виде по-детски нарисованного деревца. — Около тысячи километров. Практически ничто по сравнению с тем, какой путь мы уже проделали!

— Но что это мы!

Скабиоз обернулся к Коулу, и тот попятился, с трудом переставляя ноги, — он вспомнил, как чуть было не свел с ума этого несчастного старика, изображая привидение в закоулках машинного отделения. Скабиоз, видимо, тоже это вспомнил. Его взгляд сделался холодным и отстраненным. Целую минуту стояла тишина, только люди в толпе нервно переступали с ноги на ногу, да шуршали на ветру бумаги в руках у Фрейи.

— Мальчик, у тебя имя есть? — спросил Скабиоз.

— Коул, сэр, — ответил Коул.

Скабиоз протянул ему руку и улыбнулся:

— Ну что, Коул, ты, по-моему, замерз, да и проголодался, наверное. Нечего тут стоять. Все это можно обсудить и во дворце.

Тут и Фрейя вспомнила о правилах вежливости.

— Конечно! — воскликнула она. — Вы непременно должны пойти с нами в Зимний дворец, мистер Коул. Я попрошу Смью приготовить для вас горячего шоколада. Где этот Смью? Ах, неважно, я сама приготовлю…

Так они и двинулись по Расмуссен-проспекту: Фрейя впереди, следом Скабиоз и мисс Пай, между ними испуганный Коул, а за ними образовалось целое шествие. Жители города прослышали, что мальчик из моря принес им новую надежду, и тоже бежали сюда: Аакъюки, Умиаки, мистер Квааник. Смью протолкался в первые ряды, Фрейя размахивала старым жестяным футляром с картой Снори Ульвессона, смеялась и шутила наравне со всеми. Это было не очень величественное поведение, и, наверное, мама с папой, гувернантки и фрейлины и учительница этикета его бы не одобрили, но Фрейю это нисколько не огорчало. Их время прошло. Теперь она — маркграфиня!

Как стучали молотки и визжали пилы в Анкоридже во все последующие дни! Как сияли лампы в мастерских, как сыпались искры, когда под наблюдением Скабиоза рабочие сооружали гребные винты из запасных палубных плит, мастерили аутригеры из отслуживших свое корпусов разведывательных кошек! Сколько грома и треска, когда начали испытывать моторы, подгонять приводные ремни! Коул на своем «Винтовом черве» просверлил отверстия во льду, и новые гребные винты осторожненько опустили в воду позади города. Скабиоз экспериментировал со сколоченным на скорую руку рулем. Все это работало еле-еле, но все-таки работало. Через неделю после появления Коула двигатели запустили всерьез, и Фрейя почувствовала, как ее город деловито заворочался и потихоньку двинулся вперед. Вода журчала вдоль бортов ледяного ковчега.

Дни постепенно становились длиннее, айсберги попадались все реже, теплые солнечные лучи прорезали пелену тумана, потому что Анкоридж вступил в более южные широты, где еще стояла поздняя осень.

Эстер не участвовала в праздничных сборищах, заседаниях Направляющего Комитета и прочей бурной деятельности, захватившей город в последние недели пути. Она даже не пришла на свадьбу Сёрена Скабиоза и Виндолен Пай. Она почти неотлучно сидела около Тома в Зимнем дворце. Позднее, думая об этих временах, она вспоминала не вехи путешествия — безжизненные островки и ледяные заторы, мимо которых приходилось проталкиваться Анкориджу, не мертвые горы Америки на горизонте, а маленькие шажочки выздоровления Тома.

Тот день, когда мисс Пай, собрав все свое мужество и все знания, какие она сумела отыскать в медицинских книгах, все-таки решилась и вскрыла Тому грудную клетку, погрузила длинный пинцет между влажными пульсирующими внутренностями, а затем… Затем Эстер потеряла сознание, а когда очнулась, мисс Пай протянула ей пистолетную пулю — маленький, чуть приплюснутый шарик синевато-серого металла, такой безобидный на вид.

Тот день, когда Том в первый раз открыл глаза и заговорил. Он что-то бессвязно бормотал про Лондон, про Пеннирояла и Фрейю, но это было лучше, чем ничего, и Эстер держала его за руку, целовала в лоб и убаюкивала, пока он снова не уснул беспокойным сном.

Смерть ему уже не грозила, и теперь Фрейя иногда заходила навестить его, и Эстер даже иногда уступала ей место у его постели, потому что сама она временами страдала от морской болезни — Эстер плохо переносила качку. Вначале им было неловко друг с другом, но в конце концов Эстер собралась с духом и спросила:

— Ты им расскажешь?

— Кому, о чем?

— Расскажешь всем, что это я продала вас Архангельску?

Фрейя и сама много об этом думала. Она ответила не сразу.

— А если расскажу?

Эстер посмотрела в пол, провела по толстому ковру носком заскорузлого старого сапога.

— Если расскажешь, я не смогу больше здесь быть. Куда-нибудь уйду, а Том достанется тебе.

Фрейя улыбнулась.

— Я — маркграфиня Анкориджа, — сказала она. — Когда я выйду замуж, то сделаю это в соответствии с высшими политическими интересами. Может, за кого-нибудь из нижнего города, или… — Она замялась и чуть-чуть покраснела, потому что вспомнила Коула, такого славного и застенчивого. — Словом, — торопливо продолжила она, — я хочу, чтобы ты осталась. Такому городу, как наш, нужен на борту такой человек, как ты.