– Да, и из неплохого магазина. И ты заметила штопку? Я не знаю, кто в городе умеет так штопать.

– Он мог её получить за работу.

– Да, конечно. Но почему белый таскает с собой куртку, а индеец нет? Оставил на квартире? Они не похожи на бездомных.

– Да, но живут раздельно. Белый вчера, когда договаривался, был один.

Они помолчали, наслаждаясь кофе. Лилиан вздохнула.

– Но как же он красив.

– Да, и шрам его совсем не портит.

Лилиан засмеялась.

– Без шрама он походил бы на спальника.

– Лилли! – Миллисент опустила чашку на колени. – Ты умница! Конечно же, он спальник.

– Индеец-спальник?!

– Ну конечно! Вспомни, как он двигается, как носит одежду. Конечно, это редкость, но может, он именно поэтому и уцелел.

– Но, Милли! С такими руками и спальник?!

– Он, наверное, уже до капитуляции был на другой работе. Хотя не представляю, зачем держать спальника и не использовать его. И сейчас… ну, там, где он живёт, он спальником не работает.

– Ты права, Милли, иначе бы он никогда не нанялся на стройку.

– Значит… – Миллисент задумчиво прикусила губу, – значит… Нет, не могу представить, кто ему мог дать жильё и не использовать.

– Ну, – осторожно сказала Лилиан, – это не обязательно… белая. Они могут жить и в Цветном квартале.

– Для Цветного квартала они слишком чисты. Там так не следят за одеждой. И стирают они не сами, им стирают. А индейцу и гладят.

– Да, я заметила. Милли, шрам у него свежий, не так ли?

– Да. Значит, он перестал быть спальником не из-за шрама. Как ты думаешь, Лилли, могут они… быть парой?

– Нет, Милли. Тогда бы они и жили на одной квартире. И… и обращение было бы другое. Ну, с Бьюти.

– С ней заигрывал белый.

Лилиан негромко засмеялась.

– Индейцу она тоже понравилась. Но он уступает её белому. Нет, Милли, между ними совсем другие отношения.

– Кстати, белый тоже красив.

– Я бы сказала, обаятелен. И кажется, он моложе индейца. Ненамного, но моложе.

– Они оба пришлые. Белого бы мы увидели и раньше, а в нашем Паласе, – Миллисент лукаво подмигнула сестре, – индейцев не было, не так ли?

Лилиан ответила смущённой улыбкой. Миллисент долила себе и сестре кофе и выключила спиртовку под кофейником.

– Интересно, Милли, сколько они провозятся с пристройкой?

– Ну, завезти товар мы успеем.

– Хотелось бы открыть к Дню Матери.

– Ты думаешь, цветных это волнует?

– Милли, посмотри на Нанни и Бьюти. Вспомни, когда мы купили Бьюти, как изменилась Нанни. Она даже придумала Бьюти отца и рассказывала мне, да и тебе, Милли, о своих приключениях с неким, – Лилиан с удовольствием рассмеялась, – гостившим у нас джентльменом. Она даже забыла, что родила всего однажды от дядюшкиного кучера-черныша и то мёртвого мальчика. Десятая дочь – дочь по закону. Мы даже не говорили ей ничего, вспомни. Она сама спросила, и ты кивнула. И для неё всё решилось. И Бьюти… как она любит Нанни, зовет её мамой, и верит, действительно верит, что Нанни её мать.

– Да легковерие цветных, Лилли, меня иногда изумляет. Они готовы верить всему, что скажет им белый.

– Не думаю, чтобы этот индеец был столь же легковерным.

– Но индейцы вообще сильно отличаются от негров. И ты заметила, он отвечает только на прямые вопросы. И то не на все. Отмалчивается он неплохо.

– А белый отшучивается. Они стоят друг друга, Милли.

– Да, разговорить их трудно. Да и стоит ли? Если они действительно живут у кого-то в белых кварталах, мы и так всё скоро узнаем.

– Ты знаешь, Милли, я думаю, Бьюти сможет узнать побольше. От неё они так таиться не будут.

– Как знаешь, Лилли. Но посмотрим.

– Конечно.

Лилиан допила кофе, Миллисент заботливо накрыла сервиз и остатки пирожных вышитой салфеткой.

– Позвони Нанни, – попросила она. – Пусть уберёт. Я оставила пирожных.

– Да, конечно, – закивала Лилиан, – пусть побалует Бьюти.

О бале они не говорили. Миллисент дала сестре полный отчет ещё утром. Самое главное – знакомство с комендатурой – было сделано, как они любили: изящно и ненавязчиво.

Женя проснулась ночью от странного чувства. Что-то менялось. Не в ней, в окружающем. Что? Дождь? Нет. Она осторожно, чтобы не разбудить Эркина и Алису, села на кровати. В комнате было темно и тихо, тёплой сонной тишиной. Но что-то же разбудило её. Что? Это не опасность. В этом незримом и неслышном изменении не было ничего тревожного. Нет, страх она узнавала в любом обличье, это что-то другое. Какое-то напряжение в воздухе. И не снилось ей вроде ничего такого…

Женя осторожно встала. Чуть было не пошла привычным путём мимо печки, но вовремя вспомнила и остановилась, едва не наступив на Эркина. Слава богу, кажется, не разбудила. Глаза уже привыкли к темноте, и она благополучно обогнула стол и вышла на кухню. На ощупь нашла ведро с водой и напилась прямо через край. Алису она за это ругает, а сама…

Прежнее напряжение не отпускало. И она осторожно отогнула расправленную Эркином штору. Бело-голубой лунный свет ударил её так, что заломило глаза. Луны не видно, она по другую сторону дома, но здесь всё залито этим светом, каждый камушек виден. И что же это с ней такое? Нет, надо лечь спать, завтра, а может уже и сегодня на работу. Надо ни на что не обращать внимания и лечь спать. Всё-таки балы выбивают из равновесия. Такое нарушение привычного ритма… И тут же стало смешно. Балы! Как будто их у неё было много! Нет, тогда бы они определяли ритм. Нет, надо заставить себя. Не девочка, слава богу, мать семейства.

Какой-то звук заставил её приникнуть к окну. Что это?! Не ветер, не шаги, не… словно кто-то неслышно, неощутимо, заметно только для неё, прошёл мимо дома… И тут она поняла и с трудом сдержала смех. Ещё отец говорил: «Время идет неслышно, но его можно услышать. Один раз весну, один раз лето, один раз осень. Только зиму не дано услышать». Пришла весна? Так это она слышит приход весны? Но она же уже слышала её. Или в тот раз была… было что-то другое?

Женя тщательно расправила штору и пошла в комнату. Подошла к Алисе. Она ничего не видела, но знала, что Алиса, конечно, разметалась во сне, и не ошиблась. Алиса только сонно вздохнула, когда Женя укрыла её. Прислушалась к дыханию Эркина. Спит. Как же он устал, если её шаги не разбудили его. В бреду лежал, а отзывался на каждое её движение. Пусть спит. Женя подошла к своей кровати