выходит сборник поэм «Моисей» — под псевдонимом… Клер Клэрмонт. Нет, автор не она, автор не кто иной, как Германн Гамбс, ее близкий друг во время пребывания обоих в России, в доме Посниковых. Ныне он изучает теологию в университете в Страсбурге, и можно только догадываться, отголоском каких чувств и событий стал этот псевдоним. Во вступлении к одной из поэм есть, между прочим, такие строки:

Из пустыни моего бегства я не смею говорить

с тобой.

Мое сердце полно тобой, но уста молчат.

Ты никогда не узнаешь от меня,

Что у моей музы — навсегда твои черты.

Она и правда никогда об этом не узнала, хотя и сегодня эту книгу можно найти в Национальной библиотеке в Париже.

1888

Генри Джеймс пишет свою знаменитую повесть «Письма Асперна», сюжет которой отдаленно напоминает историю пребывания Клер во Флоренции в последние годы. В повести некий американский исследователь литературы мечтает завладеть письмами знаменитого поэта Джеффри Асперна, которые хранятся у его бывшей возлюбленной Джулианы Бордеро, живущей в Венеции. Для этого он снимает у нее комнаты и даже пытается соблазнить ее племянницу Тину, но жадная старуха умирает. Тина сжигает письма.

Надо ли говорить, что к реальной истории литературного наследства Клер Клэрмонт этот сюжет не имеет ровным счетом никакого отношения: после смерти Клер ее душеприказчицей стала Паулина, которая и продала письма, дневники и другие ценные бумаги мистеру Бакстону Форману, издателю произведений Шелли и Китса и одному из первых членов Общества Шелли. Путешествующие вместе с разными владельцами литературные реликвии осели наконец в Британском музее, как им и полагалось. Почти все письма и дневники напечатаны. Но гений Джеймса уловил главное: тайны былых времен они не выдают. Тайны эти ускользают от исследователя, скрупулезно вчитывающегося в иногда почти ничего не значащие строки. Так что в каком-то смысле письма Асперна и Шелли действительно сожжены.

Май 1879

Во Флоренции жарко. Прошло уже два месяца со дня смерти тети, но Паулина все еще разбирает бумаги и думает, как ими распорядиться. За это время она получила несколько писем с предложением купить у нее оставшийся после Клер архив, но фамилии на конвертах ей ничего не говорили, да и суммы предлагали мизерные. О нет, она не дурочка и прекрасно понимает, что значат для Англии письма Перси Биши и Мэри Шелли, а также самой Клер и к тому же ее дневники. Но она хочет не только получить реальные деньги за это наследство, но и добиться того, чтобы английские читатели имели к нему доступ.

Паулина уже откровенно устала от сложных отношений знаменитой троицы, от скрытности тети, явно не договаривавшей половину из того, что она знает, от обилия мало что говорящих ей имен и фамилий, которыми пестрели записи. Как вдруг в одной из пачек она увидела листок, на котором рукой Клер было записано: «Находясь под влиянием доктрины свободной любви, я была свидетелем того, как два первых поэта Англии превратились в настоящих монстров лжи, подлости, жестокости и предательства… Проповедующий свободу во всем лорд Б. стал чудовищем в человеческом обличье, удовлетворяющим свою жажду убивать и причинять боль тем женщинам, которые ему доверились, которые его любили. А Шелли? Он говорил, что восхищается мной и моей дочкой, но ничего не сделал, чтобы спасти Аллегру. Он утверждал, что любит Гарриет, но бросил ее. А Мэри? Он постоянно предавал ее, влюбляясь в других женщин, включая меня, и именно в них он искал новые надежды и новые мечты. Мы с Мэри заплатили непомерную цену за эти отношения».

Нет, этот листок надо куда-то спрятать. Или даже выбросить. Еще жив Перси Флоренс — приятно ему будет прочесть такое о своем отце: где Перси и лорд Байрон уподобляются по сути страшному чудовищу, созданному воображением его матери? Да и заинтересовать подобное может только бульварную прессу, а не серьезных исследователей. И тем более не поклонников творчества Байрона и Шелли. Паулина вынула крамольный листок, аккуратно сложила его вчетверо и убрала в шкатулку, где хранила деньги и документы. Потом заперла ее, продела в ключ золотую цепочку, подаренную ей Клер еще зимой, незадолго до ее ухода, и повесила цепочку на шею. Еще одна тайна попала под замок почти на полвека.

10 ноября 2020

В Лондоне в районе Ньюингтон-Грин открыт памятник Мэри Уолстонкрафт. Средства на него собирали более десяти лет и собрали в итоге 143 тысячи фунтов. Памятник необычный: это миниатюрная, полностью обнаженная женская фигура, возникающая из абстрактной серебряной формы, которая напоминает очертания множества женских тел, — Би-би-си назвала ее «кружащейся смесью женских форм» (автор — художница-абстракционистка Мэгги Хэмблинг). На постаменте помещены слова самой Уолстонкрафт: «Я не хочу, чтобы женщина имела власть над мужчиной, — но хочу, чтобы она распоряжалась собой».

Скандалы не перестают преследовать первую английскую феминистку: многие возмутились тем обстоятельством, что Мэри обнажена. Автор оправдывалась, что это символизирует дух свободы: «Скульп-тура говорит о преодолении препятствий — ее можно сравнить с ракетой наших надежд, стремящейся в не-бо и идущей по пути борьбы за расширение прав и возможностей женщин, которую начала Уолстонкрафт».

В таком обнажении действительно прячется глубокий смысл: Мэри Уолстонкрафт в течение своей короткой жизни ничего не боялась и всегда была предельно откровенна. Это ее муж, Уильям Годвин, сначала написал правдивые мемуары о жене, «опорочив» ее репутацию в глазах английского общественного мнения на долгие годы, а к концу жизни превратился в скучного зануду, бегущего правды и больше всего думающего о деньгах. И это ее дочь Мэри сначала своим побегом с Шелли и готовностью пойти на любые жертвы ради любви и свободы подтвердила духовное родство с матерью — а потом стала создавать миф о муже, закрывая глаза на все, что происходило с ними в действительности.

Сегодня это уже ни для кого не тайна. Подлинная история, возникающая из фактов и оставшихся многочисленных литературных свидетельств, бесстрастно рассказывает нам о многом. О том, например, что Мэри Уолстонкрафт умерла из-за преступной халатности мужчины-врача, а молодые жизни Фанни Имлей и Гарриет Шелли оказались безжалостно загублены. Или о том, как Мэри Шелли и Клер с годами превратились в свои полные противоположности: бунтарка Мэри стала почти монашкой и больше ничего равного своему «Франкенштейну» не написала, а Клер, обворожительная любовница и певица, обернулась скучной гувернанткой, смертельно боящейся своего прошлого. Зачем было тревожить их тени — только ли для того, чтобы обвинить двух великих мужчин? Конечно, нет.

У Винфрида Зебальда в