Большего моё сознание не выдержало. Оно плыло с каждым шагом медработников, которые разделяли расстояние между нами. На негнущихся ногах я подошла и откинула черный пакет в сторону, чтобы увидеть своими глазами, то, что уже и так знала.

- Девушка вы…

- Его жена, - раздался рядом голос Миронова.

Парни кивнули и не стали продолжать свой путь, давая мне возможность осознать, понять, принять… да разве возможно это вот так вот сразу! Я прикоснулась к холодной посиневшей коже любимого мужчины, ощущая насколько горячи мои пальцы. Капля упала на обескровленное лицо с посиневшими губами, а вроде бы дождя нет и солнце в самом зените…

- Ник, - позвала меня Аня, оказываясь рядом.

- Нет, - отрицательно замотала я головой. – Нет, - ещё громче закричала я, чувствуя, что рвотный позыв вот-вот не удастся сдержать. – Ты не можешь умереть, - я почти лежала на теле мужа. – Не можешь! Слышишь! А как же мама и её беременность? А кто сделает операцию Дане? Как же я без тебя буду, - уже не сдерживала я поток слёз, обнимая шею Игоря.

И тут же подлетела как ошпаренная, чтобы посмотреть в глаза стоящих в отдалении фельдшеров и срывающимся голосом оповестить их.

- Он жив!

Они меня не сразу поняли. Видимо решили, что это припадок убитой горем женщины.

- Да, какого хрена вы там стоите?! Быстро сюда! Он жив, у него есть пульс, но он слабый, - я даже ногой топнула от отчаяния.

Дожидаться, когда до этих жирафов дойдёт, я не стала. Сорвала с Громова куртку и разорвала рубашку, чтобы увидеть огромный наливающийся синяк на левом боку. Судорожно осмотрела и другие повреждения. Но даже те знания, которые я получила за пять лет обучения на хирургическом, дали мне возможность поставить диагноз.

- Разрыв селезёнки, - повторил мои собственные выводы подошедший ко мне парень из фельдшеров, что занимались мной. – Срочная госпитализация. Теперь-то вы поедете в больницу?

- Теперь да, - закивала я головой, позволяя увести себя в карету скорой помощи.

Игорь будет жить, решила я для себя. Я выдерну из Москвы, да и других городов мира, всех, кого только можно. Но Громов будет жить!!!

Я сидела рядом с Громовым, глядела в его карту. Вчитывалась уже в который раз в данные, что были написаны ещё неделю назад «… проведена экстренная спленэктомия: доступ 16 см, дренаж, операция началась 17:40 и закончилась 18:20. В ходе операции давление 90/40, чсс 40 мин…», дальше данные о наркозе и об успешности операции. Только вот пациент впал сразу в кому и уже на протяжении целых семи дней, трёх часов и двадцати шести минут не приходил в себя.

Отложила карту в сторону неперебинтованной рукой, вторая, в районе предплечья покрытая бинтами, сильно зудела, но приходилось терпеть. Мне наложили три шва, благо, что пуля прошла навылет, но шрам как напоминание будет. Плюс анемия и сотрясение мозга. Размещены мы были с Громовым на одном этаже, вот только палаты разные. Саша постарался сделать всё возможное, чтобы они были по соседству, вначале в госпитале города Сочи, а потом, как состояние Громова можно было считать более удовлетворительным, мы перебрались в Москву.

Я просиживала все свободное время рядом с постелью Громова, с того момента, как сама смогла подняться с постели. В арендованном самолетё, что заказал Саша, тоже не отходила от него ни на шаг. Петя чуть ли не силой уводил меня в мою палату, заставляя отдыхать. Хотя было огромное желание настоять, чтобы мою постель перетащили сюда. Всё же клиника принадлежит Громову и Дамизову, а значит, частично и я являюсь её владелицей.

С каждым пройденным часом страх за жизнь Игоря возрастал. Куча наводящих вопросов. Если врач оперировавший Игоря допустил ошибку? Если у него отказала мозговая деятельность, а мы этого не знаем? Если он уже никогда не прийдет в себя? И ещё тысяча таких «если» держали меня здесь. Я боялась отойти даже по нужде. Вдруг в этот момент что-то пойдет не так, а никого не будет рядом, а одна единственная секунда промедления будет стоить Игорю жизни.

Кто бы сейчас увидел бледное привидение с синяками под глазами, в которое я превратилась, то не узнал бы меня. Я сама не узнавала в себе надменную Нику Порш, которую заглаза называли бессердечной сукой, дрянью и ещё тысячами лестных для меня эпитетов.

- Ну вот, всё без изменений, я же вам говорил, - раздался от двери голос Пети.

Я повернула голову к нежданным гостям. Рядом с подающим надежды интерном, как часто называл Петю Игорь, стояли Аня и Саша. Аня смотрела на меня с какой-то непонятной тоской. Саша же тяжело сглотнул, о чём сказал нервно дернувшийся кадык, и подошел к кровати Игоря.

- Он всё еще без сознания? – срывающимся голосом спросил он.

Последнее время я стала подмечать абсолютно всё и во всех. Цветущий вид Пети подсказал о том, что у него роман, и я за него была рада, чуть позже сложив два и два, поняла, что этот роман с Ниной. Винить их я не могла, хоть они и выражали искреннее сочувствие, так как глубоко уважали и привыкли к Громову, но для них он был посторонним. Очень часто приходила Евгения Евгеньевна, она очень сильно переживала за него, о чём свидетельствовали сгрызенные ногти и бледность её лица, когда она смотрела на Игоря. У каждого было своё поведение, что выдавало ту или иную эмоцию. Многие врачи отнеслись к происходящему нейтрально.

Сложнее всего было мне и … Дамизову. Даже родители Игоря наверное так не переживали как мы с Сашей. Один раз я даже застала его у постели Игоря. Тот не видел меня и что-то говорил Громову. По голосу поняла, что Александр плакал. Уж очень часто его голос срывался и обрывался. Я тогда не стала мешать и ушла к себе, никому не говоря о том, чему стала свидетельницей.

А по рассказам Ани, поняла, что Саша очень изменился. Чаще стал бывать дома и проводить время с ней и детьми. Вся ответственность за фирму пала на плечи Сергея, но он не жаловался. Изредка заходя, он говорил, что ему наконец-то есть чем занять свободное время.

Мама с отцом были частыми гостями, как у меня, так и у Игоря. Мама часто садилась рядом и уговаривала его прийти в себя, мотивируя тем, что ей бы уже осмотр не помешал, да и