Я замерла.

– Я не хотела еще больше усложнить тебе жизнь.

– Нет-нет, ты не усложняешь мне жизнь. Нет.

– Мне показалось, ты почувствовал…

– Все хорошо, – заверил он меня и снова обнял.

Я ждала, что он снова заговорит, но Коннор напряженно молчал. Я повернула голову и заглянула в его глаза – лицо Коннора было мрачно, от улыбки не осталось и следа.

– Коннор, что случилось?

– Малышка, я просто устал. Уже несколько месяцев не могу толком выспаться и не знаю, что сказать, чтобы…

– Да?

– Не знаю, что ты сейчас хочешь услышать.

– Я хочу услышать тебя, – сказала я. – Хочу услышать все, что ты захочешь мне сказать.

Коннор кивнул.

– Дай мне немного поспать. Если я посплю, мне станет лучше. Обещаю.

– Хорошо, – медленно проговорила я, укладываясь рядом с ним. – Конечно. Ты, наверное, совершенно обессилен.

Через несколько минут он заснул. Я лежала рядом, пытаясь успокоить смятенное сердце, пытаясь не думать о том, что, возможно, совершила ужасную ошибку. Грудь Коннора под моей щекой мерно поднималась и опускалась.

«Он просто устал, только и всего».

Наконец я задремала и проснулась на рассвете, когда Коннор тихонько высвободился из-под меня и встал. Полуприкрыв веки, я наблюдала, как он одевается.

Я лежала неподвижно, едва осмеливаясь дышать.

«Что происходит?»

Мне нужно было с ним поговорить, сесть, включить свет и спросить напрямик, в чем дело, но я слишком боялась услышать ответ. Слишком боялась, что снова разобьюсь об острые камни под обрывом.

Коннор наклонился, мягко поцеловал меня в лоб и ушел.

Уэстон

Я встал перед стартовой чертой вместе с другими бегунами. Красно-коричневая беговая дорожка уходила вдаль, отделенная от соседних дорожек идеально белыми линиями. Издевательски усмехнувшись, я посмотрел на своих соперников, уже готовый отпустить какое-то язвительное замечание.

Но слева от меня стоял улыбающийся Коннор. Справа – Отем, прекрасная в утреннем свете. Один за другим Ма, Пол, мои сестры мистер и миссис Дрейк – все занимали свои места перед стартом. Все они были одеты в спортивные костюмы. Комментатор объявил:

– На старт. Внимание.

Грянул выстрел, и бегуны сорвались с мест – все, кроме меня. Я упал на землю, силы вдруг покинули меня. Я пытался прижать ладони к дорожке и подняться, но тело словно налилось свинцом. Мне удалось лишь чуть-чуть приподнять голову и посмотреть вслед удаляющимся бегунам – всем тем, кого я любил больше всего. Они уже поворачивали, следуя за изгибом беговой дорожки, и больше я их не видел…

Я проснулся, чувствуя себя обессиленным, как выжатый лимон, дышать было тяжело.

Пять утра, в квартире пусто и тихо. Десять недель ежеутренних подъемов в четыре тридцать утра сделали свое дело – я проснулся без будильника и заснуть уже не мог.

Я подумал было, не отправиться ли на десятимильную пробежку, но в тренировочном лагере я так много бегал, что теперь мог не заботиться о соблюдении своего привычного ритуала. На меня нахлынуло болезненное осознание: теперь есть много вещей, о которых можно не беспокоиться.

«Ты плывешь по течению».

– Я должен, – сказал я, глядя в потолок. – Я просто пропущу один год в университете, только и всего.

Пытаясь выбросить из головы приснившийся кошмар, я сел за обеденный стол с чашкой кофе в руках и недописанным стихотворением, посвященным объекту страсти.

«Закончи стихотворение, – прошептал профессор Ондивьюж. – Ради себя самого. Вложи свое сердце в каждую строку и поставь свою подпись внизу страницы».

Профессор был прав. Нужно закончить стихотворение и убрать в ящик, туда, где хранятся все остальные мои стихи. Закончить и забыть. Забыть ее. Отем не моя, и не важно, что я там себе нафантазировал в тренировочном лагере. Чем дольше я играю в эту игру, выдавая себя за другого человека, тем больше вероятность того, что Отем пострадает.

Открылась и с грохотом закрылась входная дверь, так что я вздрогнул и прочертил ручкой случайную линию в тетради.

«Слишком поздно».

– Господи Иисусе, старик, – сказал я. – Ты меня напугал чуть ли не до смерти.

Коннор швырнул ключи на столик, упер руки в бока и уставился на меня. Одежда на нем была мятая, сам он небрит, и я еще никогда не видел у него такого злого и мрачного взгляда.

Я отложил ручку.

– Что?

– Что? – насмешливо переспросил Коннор. – Да, Уэс, что? Какого черта?

– Ты это о чем?

– О тех письмах.

– А что с ними не так?

– Не прикидывайся дурачком. Ты прекрасно понял, что я имею в виду. Я сказал тебе писать про погоду и новости и говорить Отем, что я по ней скучаю.

– Я так и делал, – проговорил я. Во рту разом пересохло. – Я писал обо всем этом и делал это красиво. Я сделал именно то, о чем ты меня просил.

«Не морочь мне голову, Эйнштейн! – рявкнул на меня сержант. – Я тебя насквозь вижу!»

Коннор покачал головой, крепко сжал губы.

– Старик, что случилось?

– Ой, ничего особенного, – ответил он, зло улыбаясь. – Все отлично. Моя девушка в меня влюблена.

Я скрестил руки на груди, как будто это помогло бы унять занывшее от боли сердце. Я этого ожидал, трудился, не покладая рук, чтобы это случилось. И все же реальность ударила меня больнее, чем я ожидал.

«Пусть они будут счастливы. Только это важно».

– Ну, это ведь хорошо, правда? – проговорил я, кашлянув. – Разве не этого ты хотел?

– Ага, – ответил Коннор напряженным голосом, однако в его глазах плескалась боль.

– Тогда в чем проблема?

– Проблема в моей душе.

– Что?

– Отем сказала, что любит мою душу. Вот только моя душа… мне не принадлежит – проговорил Коннор с горечью. Он указал на меня пальцем. – Моя душа – это ты.

Я захлопал глазами. Эти слова, произнесенные тихим голосом, лишили меня дара речи, а потом меня словно обняли теплые руки.

«Она любит меня».

– Коннор…

– Она влюблена в «слова моего сердца». Это не я, старик, это ты.

– Нет, – возразил я, качая головой. – Она любит не только слова. Ей нравится, как ты ее смешишь, как ты о ней заботишься…

– Ага, я ее смешу, – проговорил Коннор. – Наверное, так и есть. Именно поэтому она вчера вечером лежала со мной в постели и со слезами на глазах говорила, что влюбилась в меня, потому что я ее «смешу».