— А конюший Репы?. — спросила Мария. — Его-то наконец выкинут?

— Уже выкинули. Репа ожил. Оказывается, что он только со страху изображал дружеские отношения с ним, а теперь с удовольствием на него жалуется. Это он достал снотворное для лошадей и оказал давление на ребят, а Черский его собственноручно поймал возле лошади с ведром воды, да ещё и перед самым заездом. Без Василя конюший этот — ноль, ему ещё пришьют укрывательство убийцы, ведь по всему видно, что про Дерчика он знал. Зато ничего не сделают ни ломжинской мафии, ни букмекерам, потому что на них нету уголовного кодекса.

— По сравнению с Василем, — торжественно сказал Метя, — всякая мафия, даже ломжинская, и все букмекеры — это невинные детки в белых платьицах с оборочками! За здоровье невинных деток!

— Совсем уже сбрендил: чтобы я да пила за здоровье ломжинских амбалов! — возмутилась Мария. — И речи быть не может! Вот за здоровье лошадей — дело другое.

— Давайте пить за лошадиное здоровье! — без возражений согласился Метя. — Эти Фигаты и Гарцапские тоже какое-то время тихо посидят. Могу вам сказать, что ещё теперь выйдет на свет Божий. Нет на свете тренера, которому бы этот Василь не напаскудил, поэтому теперь-то уж они посвободнее вздохнут. Как вам кажется, слепые, что ли, были Рыбинский, Липецкий, Червак? Не говоря уже, например, о Врублевском и Капулясе, у них все эти штучки в печёнках сидят! Как они могли в полицию пойти, когда боялись, что Василь им устроит всяческие гадости, а особенно за лошадей все дрожали. А я даже не знаю, может, и сошло бы ему все с рук, если бы все не взбунтовались разом. Я от Болека знаю. Они не поверили ни в какой там несчастный случай, заорали все, что они этим сволочам себя убивать не позволят — и никаких больше любезностей с их стороны. Потом, конечно, стали все рассказывать, только не сразу, а потихоньку. Теперь, Бог даст, будут рассказывать в открытую.

— Будут, — заверила я. — Уже начали.

— Наконец я хоть что-то поняла, — сказала Гонората. — Меня ещё интересует, как полиции удалось распутать весь этот клубок, коль скоро все молчали как могила. Как Метя. Сейчас, конечно, они заговорили, но пока шло расследование?

— Да ведь ты сама слышала, что всю историю рассказали волосья Василя, — напомнила Мария.

— Кое-кто проговаривался,. — одновременно сказала я.

— У них свои люди в этой сети были, — дополнил Метя. — Сперва два-три, а потом больше. Похоже на то, что каждый негодяй в этой системе заимел «хвост».

— А техническая комиссия что же? — вдруг спросила Мария.

— А в технической комиссии был один такой, — беззаботно ответил Метя. — Он там и теперь сидит, только бояться уже перестал. Я даже знаю, чем его Василь все это время стращал. Он клялся, что внучке этого типа сделают что-нибудь нехорошее. Кто и чем шантажирует остальных, не знаю, но, по крайней мере, этот один получил свободу.

— Один — и то лучше, чем ноль, — высказалась Гонората. — Ну ладно, теперь можно вам и десерт подать…

* * *

— Двойка решительно выделяется, — сказала Моника Гонсовская. — И эта четвёрка в замечательной форме, исключительно хорошо подготовлена. Остальные более или менее одинаковы, я Поставлю два-четыре, и ничего больше.

Четвёрка была кобылой Вонгровской. Звали её Черемша. На ней ехал любитель Квятковский. До следующей ступеньки карьеры ему не хватало двух побед, он должен рваться вперёд. На двойке Бялас. То, что Голенев — лучшая лошадь, было всюду известно. Вряд ли можно было предполагать, что из-за двух убийств у Бяласа сильно изменился характер. Двойку он наверняка придержит. Обыкновенный заезд, ему невыгодно выигрывать на гарантированном фаворите, он лучше на нем же в именном заезде выиграет, когда в него перестанут верить и он превратится в фуксовую лошадь. Собственно говоря, мне надо было бы выкинуть Бяласа и поставить на Черемшу с остальными лошадьми.

Я все это обдумала, пошла в кассу и засомневалась. Черемшой я начинала триплет и квинту, потому что в третьем заезде шла тоже лошадь Вонгровской, Корсет, жокей Щудловский. Шансы у него были, и Вонгровская тоже рассчитывала на победу. Я ставила на эту комбинацию, поэтому меня обеспокоила мысль, что я могу сглазить Черемшу, если на неё поставлю, а она не придёт. Но Бялас у меня тоже был…

Тут я рассердилась сама на себя, перестала думать вообще и поставила на Черемшу во всех мыслимых комбинациях, потому что вспомнила, что все те лошади, которых я намечаю себе для триплета, обожают приходить вторыми. Я подумала о Вишняке, на него почти не ставили… А вдруг он решит поехать? Я поставила ещё и на него с Бяласом, которого не должно было быть, потом опомнилась, покрутила пальцем у виска и пошла от касс наверх.

— ..а черт его знает, кто у них там командует-правит, — говорил Вальдемар. — Экспорт-импорт-торговля-министерство и даже не знаю, которое…

— И ещё конезаводы, — подсказал полковник. — Коневодство берет все деньги, могло бы за них и поработать.

— Как это — все деньги?

— Ну, которые с бегов. Вроде как весь доход идёт в конезаводы…

— ..и ничего им не сделали. Они уже тут, тачку у ворот поставили и процветают!

— Шутишь! Вся эта мафия? И не сели?

— Куда там, только этот убийца сидит…

— Да что вы такое болтаете, два-три сидят! Убийц все-то двое, один убил Дерчика, а второй — акула бизнеса, что тут всем заправлял…

— Так уж после убийства не вылезет сухим из воды?

— ..один такой щербатый, страшно ругался, что все жульничество, а я ему говорю, что кабы он не поставил на Смуглянку, так говорил бы, что все по-честному…

Юрек приехал и потребовал, чтобы я ему все объяснила в вопросах этой афёры. Я кратко пересказала ему все самые важные моменты и выразила свои сомнения насчёт Бяласа. Он поддержал меня во всем.

— На всякий случай я на него тоже поставил, но странно на него все остальные как-то ставят. Все зависит от того, в какой кассе…

— Дай открывалку, — потребовала Мария.

— А мы что, обязаны пить тёплое пиво? — запротестовала я. — В буфете холодное, из холодильника!

— Я из холодильника не могу, у меня сразу ангина начинается. Если бы кастрюля под рукой была, я бы его погрела.

— Гретое пиво — ради Бога, это вполне цивилизованный напиток. Или горячее, или холодное. Только тёплое — пакость.

Пан Здись снова примчался с цветами. Принёс он их дамам в честь разгаданной тайны преступления, поскольку о том, что поймали Василя, знал уже весь город.

— В четвёртом заезде Этюд станет сенсацией! — оповестил он нас.

— Разве что вы с треском взорвётесь, — немедленно возразил Вальдемар. — Весь ипподром поставил на него!

— Весь ипподром, извините-подвиньтесь, поставил на Отчаянного!

— Вы путаете, — ласково возразил полковник, — не люди на Отчаянного ставят, а ставят отчаянные люди…