Совсем другое дело, когда ты приходишь, беседуешь с вождем и со знахарем и объясняешь, что просто жить в деревне не опасно. Потом ты говоришь: «А теперь мои ребята наденут свои костюмы и положат труп в мешок. Мы опрыскаем мешок дезинфицирующим средством перед тем, как глубоко закопать его. Когда тело будет лежать в мешке, мы оставим его на некоторое время, чтобы вы совершили свои обряды. Но мы просим вас не прикасаться к мешку с телом умершего».

Люди видят в своих общинах закономерности болезни и смерти. При этом не имеет значения, от чего ты умираешь – от Эболы или от малярии. И здесь на первый план выходит медицинский работник, который их лечит в обычные времена – когда они умирают от знакомой малярии. Важно, чтобы он был рядом, когда появится новая напасть.

По всей Западной Африке есть места, где люди в глаза не видели представителей государства. Чем бы ни болели жители – малярией или тифом, – никому не было до них дела. Потом ни с того ни с сего появляется жуткая болезнь, а следом за ней – власти вместе с многочисленными сторонними организациями. Люди думают: «Эта болезнь не страшнее других вещей, от которых мы умираем. Почему именно сейчас вы так нами заинтересовались? И кстати говоря, где вы все были, когда умирал от малярии мой брат?»

– Зачем мне беспокоиться по поводу Эболы? – рассуждают местные. – Я просто буду делать так, как говорит знахарь, и, может быть, болезнь пройдет.

– Но почему?

– Да потому, что, когда надо было помочь моему брату, вас тут не было, а наш знахарь был.

Главной проблемой в любой среде, затронутой вспышкой болезни, будь то хантавирус в индейской резервации или легионеллёз в Нью-Йорке, является страх перед неизвестным. Этот страх иррационален и не зависит от глубины понимания научных фактов.

Кроме того, в первые дни вспышки сотрудники министерства и люди из системы здравоохранения выезжали на места и говорили: «Приезжайте в больницу, звоните нам, чтобы мы забрали умерших, и не забывайте надевать перчатки, если у вас дома кто-то заболел». Но там не было перчаток, не говоря уже о больничных койках. Это порождало недоверие между общинами и государственными органами, для преодоления которого требовалось немало времени. Кстати, если уверенно заявлять, что Эбола всегда летальна, – иными словами, «ТЫ УМРЕШЬ», – какой у человека стимул бросить своих близких и отправиться в больницу?

Недоверие усиливалось и тем, что каждый стремился заработать на этой вспышке. Неправительственные организации нанимали местных жителей поварами и шоферами, привлекали их к отслеживанию контактов и работе на машинах скорой помощи и так далее. Местные получали зарплату и деньги на мобильную связь. Вокруг болезни внезапно возникала мини-экономика – исключительно потому, что Эбола вызывала беспокойство на Западе.

В какой-то момент люди неизбежно начинали бастовать и заявлять, что им платят мало (я не видел ни одной вспышки, где такого бы не происходило). Они годами трудились вообще без регулярной оплаты или за гроши, но все равно продолжали трудиться, а сейчас, в этот особенно сложный момент (и в момент притока особенно больших денег из неправительственных организаций), они говорили: «Мне положены бонусы и поощрения. Не дадите – я работать не собираюсь». Это как минимум показывало, насколько унизительно с ними обычно обращались.

Затем возникала другая проблема: «А почему такую работу не дали моему двоюродному брату?» Ну, может быть, потому, что твой двоюродный брат живет в столице, а не там, где нам нужно отслеживать контакты? Есть множество примеров неудачного и намеренно неправильного распределения ресурсов из-за банальной коррупции в системе, причем на всех уровнях власти.

Мэтт Крейвен, парень, который отвечал за операционную деятельность, часто задавал вопрос: «Как нам поощрить людей, чтобы после контакта с больным человеком они хотели остаться, а не стремились убежать?» Другими словами, нельзя пользоваться только кнутом – должно быть место и для пряника.

Национальная команда реагирования придумывала различные новшества – например, поощрять и завоевывать доверие людей, обеспечивая их медицинской помощью, пока они отбывают свой трехнедельный карантин. Если лечить их от простуд, головных болей и боли в суставах, возможно, когда у них действительно начнется Эбола, они придут к тебе, а не будут пытаться ее скрыть. Кроме того, необходимо было обеспечить запертых на карантине людей едой и водой.

Данные в системе здравоохранения напрямую связаны с политикой. Из-за вспышки Эболы требовалось докладывать обо всех смертях, мазок из ротовой полости умершего следовало отправить в лабораторию для анализа, а труп – безопасно захоронить. Сведения о количестве умерших записывали на больших досках в национальных центрах экстренного реагирования. Когда число случаев пошло на убыль, стало совершенно очевидно, что умирают в основном очень маленькие дети. Это породило множество вопросов. Медицинские власти и политическое руководство страны начали обсуждать достоверность этих данных и искать возможные решения. Высокая детская смертность была вполне предсказуемым явлением, но, когда у этих детей появляются имена и возраст, когда известно, в каких деревнях они жили, они обретают голос, превращаются из невразумительной статистики в движущую силу изменений.

Иррациональные страхи и иррациональное поведение, конечно, встречаются не только в деревнях округа Койнадугу. И неизвестно, что хуже: когда так ведут себя люди с примитивными верованиями, незнакомые с микробной теорией, или когда шарлатанская информация проникает в умы жителей современных городов?

Для жителей большинства западных стран далекая вспышка Эболы и Ким Кардашьян – это равновеликие точки на экране смартфона, и, пока мы не научимся сосредоточивать внимание и реагировать более взвешенно и правильно, мы будем метаться от одного раздутого кризиса к другому. Проблема крестьян в Сьерра-Леоне – нехватка информации. Проблема жителей высокоразвитых стран – информационная перегрузка.

При этом, разумеется, на Западе есть и свои эквиваленты «ведьминых ружей». Недавно в США произошла крупная вспышка кори. Частично виновны в ней состоятельные родители, которые не хотят прививать детей из страха перед аутизмом, и эту тенденцию подогревают знаменитости, беззастенчиво распространяющие дезинформацию в многочисленных ток-шоу. Некоторые губернаторы в «красных» – республиканских – штатах пытаются отодвинуть в сторонку Конституцию США и не пускают людей, пострадавших от Эболы, на свою территорию. (В этом они очень похожи на тех полицейских, которые под дулом пистолета не пускали людей из Нового Орлеана в Гретну во время «Катрины», – не так ли?)

Не стоит забывать, что магическое мышление многолико, а иррациональность (а иногда и бесчеловечность) напуганных людей довольно равномерно распределена по нашей планете.

Это значит, что мы должны обращать внимание не только на отдельные ужасные происшествия, когда СМИ устраивают трехдневную истерику, а потом переключаются на что-то еще. Мы должны задумываться над тем, как построить надежные информационные системы, позволяющие в кризисной ситуации понять, что происходит, отличить факты от шумихи и оказать помощь. Как позаботиться о том, чтобы люди получали прививки и другие медицинские услуги? Как обеспечить людей информацией, которая поможет им защитить себя и укрепить свое здоровье? Нельзя вспоминать об этом только тогда, когда какое-нибудь гламурное заболевание наделает шума в новостях и начнет угрожать жителям развитых стран.