Ее глаза привыкли к темноте, и она хорошо его видела. Это ее отвлекало, поэтому Инга прикрыла веки. Никого другого на его месте она не представляла. Она вообще не понимала, как у других это получается. Инга всегда ясно отдавала себе отчет, с кем находится в постели, но очень редко, как сегодня, могла просто отключиться от происходящего и вообще не думать, что это – секс, а рядом с ней – человек. Существовала только она и безбрежное море внутри, и она мягко покачивалась на его волнах.

Инга полностью вернулась в себя, только когда Илья собрался уходить. Реальность мгновенно обожгла ее стыдом: не мог же Илья не заметить ее пассивности, наверняка он думает, что с ней что-то не так. Удивительно, как у нее не получалось до конца истребить в себе это желание соответствовать ожиданиям. Однако Илья, застегнув джинсы, как ни в чем не бывало наклонился к Инге и нежно поцеловал в щеку.

– Увидимся завтра, – то ли спросил, то ли пообещал он.

Инга кивнула. Она слышала, как электронный замок издал короткое жужжание, когда дверь за Ильей захлопнулась. Инга отползла по кровати к изголовью, укрылась одеялом-облаком и провалилась в сон.

Следующим вечером – предпоследним в Париже – Илья снова позвал Ингу ужинать. Она решила во что бы то ни стало довести командировку до конца, не выясняя отношений, – никакого проку делать это сейчас все равно не было, поэтому, мысленно проклиная Илью, согласилась. После ужина она настояла, чтобы они хотя бы немного прошлись по улице. Илья был не большим любителем прогулок, но все же согласился. Они шли рядом, но не за руки, и Инга то и дело восхищалась мелочами вокруг: смотри, какая дверная ручка! смотри, сколько цветов на балконе! Ее очаровывало все: здешние деревья казались ей особенно хрупкими, трава – нежной, дома – ажурными, даже воздух был отчетливо иноземным. Илья кивал и мычал согласно, но пока Инга озиралась по сторонам, большей частью смотрел в телефон. Они гуляли не больше получаса, и Инга сама предложила поехать в отель. Она поняла, что Илья мешает ей наслаждаться атмосферой. Если бы она гуляла одна и ей не с кем было бы делиться впечатлениями, и то было бы лучше – так бы она все сокровища сберегала для себя. Если бы она гуляла с Антоном, он бы тоже жадно смотрел вокруг и эти сокровища только приумножались. А с Ильей выходило, что она только тратит и ничего не получает взамен.

В последний вечер состоялся ужин, которого Инга так добивалась, – с журналистами и зарубежным начальством. К этому моменту она почти перестала о нем волноваться: выставка прошла хорошо, ничего страшнее того двадцатиминутного опоздания к Кантемирову так и не случилось, неожиданных трудностей не предвиделось.

Все действительно прошло гладко, и Инга чувствовала двойное облегчение: оттого что все в порядке и оттого что это закончилось. «Это» означало не только пресс-тур, но и Илью. Они возвращались в Москву в пятницу, Инга решила, что выждет до понедельника и все ему скажет.

За ужином центром внимания был главный начальник их французского подразделения – пожилой мужчина в очках с коротким ежиком седых волос. Он улыбался ослепительно белыми зубами. Инга весь вечер пыталась определить его возраст. Сначала она размышляла о том, что будет, если взять среднестатистического российского пенсионера и надеть на него белую рубашку и дорогие очки. Станет ли он похож на этого француза? Ей всегда казалось, что иностранца в Москве легко узнать по холености и выражению лица, благодушно-спокойному. Это выражение не вышло бы так легко подделать, как очки. Однако притом что смотреть на француза было приятно, Инга думала, что все пожилые иностранцы кажутся ей одинаковыми, словно их специально калибровали в определенном возрасте, отсеивая неподходящих. Все они были седыми, доброжелательными и в очках. Разброс допускался только в весе – были вот такие подтянутые старики, как этот француз, а были толстые, но все равно ухоженные.

Интересно, есть ли у француза любовница. Жены, решила Инга, у него точно нет, потому что нет кольца на пальце. Она представляла себе молодую женщину с темными кудрями и острым носом. Инга задумалась, могла ли бы она сама быть его любовницей. В России ей бы это показалось немыслимым, потому что там надо всем тяготел культ времени. Нельзя было тратить его понапрасну, встречаясь с людьми, с которыми не собираешься заводить детей. А здесь можно было позволить себе жить сегодняшним днем и не думать о будущем. Инга опять вспомнила свою подружку-француженку из языковой школы, которая смеялась над ней за то, что Инга ищет любовь всей жизни. Наверное, разница была именно в этом – у француженки был врожденный дар легкости в отношениях с временем, а у Инги нет.

Вячеслав почти не говорил по-английски, поэтому ей приходилось переводить. Каждый раз, когда она адресовала его вопрос пожилому французу, тот улыбался ей, обнажая свои белоснежные зубы. Он всем улыбался одинаково, но Инга про себя диву давалась, почему его улыбка, обращенная к ней, кажется ей такой особенной.

К концу ужина, после нескольких бокалов вина все заметно расслабились и стали пересаживаться поближе к своим собеседникам. Половина постоянно ходила курить. Илья сел на освободившееся возле француза место прямо напротив Инги. Они с французом о чем-то негромко поговорили, но Ингу отвлек Котов, требовавший, чтобы она после ужина организовала ему эксклюзивное интервью с какой-то начальницей из французского офиса. Инга насилу от него отделалась. Когда он отошел, Илья хитро поглядел на нее и сказал, обращаясь к французу:

– А это Инга Соловьева, о которой я вам рассказывал.

– Мы уже в некотором роде познакомились, – улыбнулся Инге француз, вновь как будто с особым значением. – Она оказала нам с коллегами из медиа любезность переводить наш разговор.

Оба говорили на английском, но если речь Ильи казалась Инге блеклой, то француза – возвышенно-аристократической. Впрочем, возможно, она просто подпала под его обаяние.

Инга изобразила веселое недоумение по поводу слов Ильи – мол, что ты про меня рассказывал? – и сообщила французу:

– Я не готовилась к тому, что мне придется переводить, поэтому простите, если иногда шло с трудом.

– Нет-нет, вы отлично говорите по-английски. Вы учили его в школе?

– И в школе, и в университете. Родители придавали иностранным языкам большое значение.

Француз спросил, где Инга училась, она ответила. Он спросил, как давно она работает в их компании и где работала раньше. Инга ответила тоже. Поначалу она говорила коротко, думая, что он задает ей вопросы из вежливости, но по мере того как он продолжал расспрашивать, ее ответы удлинялись. Она вспомнила, как мать учила ее вести себя на собеседованиях: давать как можно больше подробностей, даже если они кажутся лишними, просто чтобы показать, как легко держишься и как хорошо формулируешь мысли. Это не было собеседованием, но Инга все равно чувствовала, будто ее оценивают. Временами она поглядывала на Илью, словно ожидая от него разъяснений, но тот только улыбался – как казалось Инге теперь, загадочно.

Кто-то вклинился в их разговор, и француз, извинившись, отвлекся на другого собеседника. Инга опять посмотрела на Илью, но тот что-то быстро печатал в телефоне, не поднимая глаз.