Уступать нельзя! Не хотите слушать капризные вопли — дайте подзатыльник. Это одно их самых целительных и проспиртующих средств. Таких средств по большому счету мир знает всего два — кнут и пряник. Одно без другого не работает. Религиозных фанатиков и экстремистов, разрушающих социум требованиями укротить свободу слова, нужно укрощать. И укрощать весьма жестко. Дабы впредь неповадно было.

Как верно заметила по этому поводу Барбара, «закон должен защищать людей — в этом и заключается смысл его существования… Нам не нужны специальные законы о защите идей».

Золотые слова! Идеи должны конкурировать друг с другом в вербальных джунглях. Только слабые идеи нуждаются в защите от слов. Все религиозные идеи в современном мире слабы, поскольку не выдерживают столкновения с этим миром. При этом защищать их столь же опасно и глупо, как защищать нерентабельное производство от конкурентов.

Но в нынешнем, все более и более оглупляющемся мире это понимает, как кажется, все меньшее число людей. Психология варварства преобладает над психологией просвещения, и потому «под давлением религиозных лидеров, позабывших свои разногласия в борьбе за общее авторитарное дело, Совет Европы рассматривает внесение в Европейский парламент и даже в ООН законопроекта, призванного насаждать „уважение к религиозным чувствам“ в международных масштабах».

Далее Барбара ставит смысловую точку:

«Использование слова „чувства“ придает этой тенденциозной цели видимость эмоционального участия. Но, говоря по совести, религия попросту не может пользоваться интеллектуальным уважением, если мы хотим, чтобы честность возобладала над лицемерием. Притворное уважение к религии было бы не только угодливым криводушием, но привело бы к торжеству средневековых суеверий и потере целого ряда общественных и индивидуальных свобод, с трудом отвоеванных за последние несколько столетий.

Таким образом, во имя свободы и во имя правды мы должны противостоять насаждению лицемерного уважения к религиозной вере. Вместо того чтобы умерить свободу слова из уважения к религии, мы должны умерить свое уважение к религии ради свободы слова».

Должны. Но сумеем ли противостоять нашествию варваров — внешних и внутренних?… Кто такие внешние варвары, мы знаем — мигранты из Третьего мира. А кто такие варвары внутренние?

Сейчас расскажу…

Вспомните сделанное Барбарой сравнение религии с наукой — мол, если бы во фразе о защите чувств верующих мы заменили верующих учеными, абсурдность этой фразы была бы очевидна всем. Увы и ах! Уже не всем! Религия политкорректности добралась и до науки!

Уже знакомый нам Джон Глэд в полном потрясении приводит в пример статью американского исследователя, в которой тот, ритуально оговорившись, что поддерживает свободу научных исследований, тут же делает чисто идеологическое заявление о том, что «права на научные исследования могут ограничиваться правами других людей». Например, если наука не нравится неграм, поскольку демонстрирует их сниженный интеллект, такую науку нужно запретить, ибо она нарушает права угнетенных меньшинств. Вот и все, приехали…

Бедная Барбара! Приводя в пример науку как сферу полной ясности и гласности без недоговоренностей, она сама не знала, что эту сияющую вершину цивилизация уже проскочила, сделав шаг назад и вниз, к Средневековью, при котором, если вы помните, за неполиткорректные научные высказывания, противоречащие идеологемам, можно было сильно пострадать от огня.

Бедная цивилизация!

Бедная наука!

Назову фамилию этого деятеля, которого цитирует Джон Глэд. Знакомьтесь — Уильям Такер! Именно он еще в далеком 1994 году заявил, что некоторые области биологии, в частности расовые исследования, нужно не просто запретить, а «применять в отношении исследователей законы Нюрнбергского процесса». Почему? Разве кто-то реально пострадал от проведения этих исследований?

А религия не нуждается в конкретных пострадавших! Она защищает саму себя! Вспомните феминизированные страны Скандинавии, где угодить в тюрьму за изнасилование можно даже после полового акта, основанного на добровольном согласии. И более того! Адвокат может объяснить ничего не подозревающей женщине, которая с кем-то переспала, что «на самом деле» это было изнасилование, просто она по простоте душевной этого не поняла. Таков шведский закон. Он защищает, как видите, не женщину, но уже некую идеологему, о которой «пострадавшая» может не подозревать. Однако эта идеологема существует, и закон карает за ее осквернение.

Так и тут. Антропологические исследования различий разных рас, по мысли Такера, наносят вред неграм, даже если негры об этом не подозревают: «субъекты психологического исследования могут пострадать без того, чтобы им был нанесен вред». И потому-де ученым следует информировать общество о всяком такого рода исследовании — «на случай, если общество сможет счесть результаты исследования для кого-либо нелестными».

Запрещенная наука… С одной стороны ее поджимают сверхконсерваторы типа Стерлигова и американских сенаторов с юга, с другой ее припирают левые радикалы типа Лимонова, гринписовцев и таких вот политкорректных такеров. Со всех сторон обложили!

Есть ли в этом кольце хоть маленькая дырочка, через которую можно было бы прорваться в будущее?

Знаете, в чем большой минус Америки?…

Я бы возложил свои цивилизационные надежды на эту страну, даже несмотря на ее непосильные долги, если б не одно «но». И звучит оно так: «в США дефективное политическое пространство». Разлинованное политическое поле Америки неполноценно. В нем нет самой главной клетки.

Вообще говоря, это самое политическое поле — при всем его многоцветий — можно разделить всего на четыре квадранта. Многие этого не понимают и потому путаются. Но теперь, после прочтения этой главы, путаться перестанут.

Возьмем, как мы с вами привыкли делать это в школе на уроках математики, две оси — икс и игрек, которые для пышности еще называют абсциссой и ординатой.

На горизонтальной оси отложим степень коллективизма.

На вертикальной — консерватизм / прогрессизм.

Поясню. Консерваторы — это сторонники Традиции. А стало быть, люди верующие (неверующий консерватор — редкое исключение). Консерваторы набожны, плохо относятся к абортам, однополой любви и весьма настороженно — к научно-техническому прогрессу. Чем более человек религиозен, тем он нетерпимее к науке, гомосексуалистам, иноверцам.

Прогрессист же — полная противоположность консерватору. Прогрессистов было очень много в XIX и начале XX века. Собственно, долгий XIX век, начавшийся с Наполеоновских войн, всю серию которых по праву можно было бы назвать мировой войной, поскольку участвовала в них, считай, вся Европа, закончился изобретением ядерной бомбы и выходом в космос, то есть календарно (но не по духу) в веке ХХ-м. Вот когда завершился этот великий запал прогрессизма и покоренчества, полученный человечеством в XIX веке! Это был век Жюля Верна и веры во всесилие человеческого разума и науки. Горящие глаза, опыты с электричеством, из пушки на Луну…