Наряду со звездами вокала и сцены Шанель принадлежала к тем персонажем, которых больше всего фотографировали в ту эпоху. Во-первых, для того, чтобы публиковать свои творения в изданиях, посвященных моде… А также по той причине, что видела в собственных портретах один из важных элементов достижения успеха у публики. Так, скандинавский фотомастер Хайнинген-Хёне, один из лучших фотографов моды, снимавший ее модели для журнала «Вог», является также автором ее портретов, из которых самым замечательным единодушно признается фото 1935 года, запечатлевшее ее в белом кружевном воротничке, аналогичном тем, что украшали дам в эпоху Ренессанса. Здесь ее лицо особенно прекрасно. Линии четко прочерчены. Под властной дугой длинных черных бровей блестят глубокие черные глаза, будто пронзающие все, на что устремляется их взгляд. Великолепен также портрет работы Хорста – в обрамлении спинки старинного кресла, которое и сейчас стоит в прихожей ее квартиры на рю Камбон. Удивительные портреты Шанель выполнил также официальный фотограф Букингемского дворца сэр Сесил Битон. Да, Коко, королева от кутюр, могла похвастаться целой свитой приближенных художников – что там европейские коронованные особы с их свитами придворных живописцев!

Наряду с этими портретами, погрудными и в полный рост, назовем более непринужденные снимки других авторов – как, например, Липницкий и особенно Роже Шалль. Вот Коко за ужином в Монте-Карло, между Сальвадором Дали и Жоржем Ориком, рассказывает последнему какую-то забавную историю; вот она, переодетая деревом, на Лесном балу; а здесь Шанель, как всегда, улыбаясь, обедает с Мари Лаурой де Ноай и Стравинским, или же – не наигралась в детстве! – забралась высоко на старую оливу, растущую во внутреннем дворике виллы «Ла Пауза»…

Между тем Габриель прекрасно знала, что окружать себя выдающимися мастерами фотографии и участвовать в светских мероприятиях совершенно недостаточно, чтобы одержать верх над соперниками. Для этого необходимо прежде всего совершенствовать качество творений. Создавая повседневные наряды, Габриель ориентировалась на простоту и строгость, которые до сих пор гарантировали ей успех. Именно в этом стиле ею были задуманы маленькие дневные платья, твидовые и джерсовые дамские костюмы, в которых элегантность так удачно сочеталась с практичностью. Ткани для них выделывались на трикотажной фабрике в Аньере, основанной при помощи высокоталантливого русского инженера по имени Илья Зданович, который создал для нее проекты вязальных машин.

Но сильнее всего неистощимая творческая плодовитость Шанель проявила себя в создании вечерних нарядов, сохранявших чистоту форм и совершенство деталей. «Будьте гусеницей днем и бабочкой вечером, – советовала она в одной из своих статей. – Никому так не комфортно, как гусенице, но ни одно существо не создано для любви так, как бабочка. Нужны платья, в которых „ползают“, как и платья, в которых „летают“. Если перелистать журналы, в которых опубликованы ее вечерние модели 1936–1939 годов, взору предстанет целый фейерверк находок. Но вот что самое парадоксальное – Коко, стяжавшая себе славу тем, что высмеивала моды бель-эпок, теперь решила возродить интерес к ним, введя во вкус дня – но так, как это могла сделать только она, с легкой иронией и яркой остротой ума. Ныне, когда Париж веселился ночи напролет на балах-маскарадах, возродились к жизни прекрасные платья с обнаженными плечами, кринолины с узкой талией, платье с турнюрами, вуали, наброшенные на руки… Преобладающими цветами были черный и зеленый… Помимо этого, она создает для вечерних торжеств длинные прозрачные, воздушные платья из тюля, муслина, кружев, крепа. Другие наряды – из тафты, фая, шелка, расшитого золотом и серебром, и вообще любых тканей, комбинации которых давали возможность блеснуть виртуозной игрой. При этом мастерица не пренебрегала блестками, но не впадала и в экстравагантность, как Скьяпарелли. Разумеется, к своим нарядам она предлагала и головные уборы, украшенные лентами или петельками из фая, либо усыпанную блестками вуаль, просто наброшенную на волосы и украшенную камелией, розой, гарденией или цветочной диадемой… И ко всему этому – фантазийная бижутерия, серьги-кольца, броши, колье и браслеты, призванные внести заключительные штрихи на представленные модели.

Весною и летом 1939 года – в последние предвоенные сезоны – много говорилось о новых творениях Шанель, в частности, о платьях типа «Гитана» и «Триколор», которые, впрочем, не имели никакого отношения к патриотизму, разве что некоторые оттенки отдаленно напоминали национальный флаг. Как бы там ни было, Габриель показала, что ей по силам отражать атаки конкурентов, алчущих лишить ее первенства. Но каких усилий ей все это стоило!

Вскоре эти маленькие войны, державшие мир моды в напряжении, покажутся ерундой по сравнению с суровыми событиями, угрожавшими Европе. Много было таких, кто предпочел бы ослепнуть перед лицом надвигавшейся реальности.

В сентябре 1938 года, памятном по мюнхенскому сговору, до войны пока не дошло. Но в следующем году вторжение немецких войск в Польшу побудило союзников объявить Германии войну 3 сентября. Однако мобилизация во французскую армию шла со скрипом: на Францию не было совершено нападение, как в 1914 году, и ей не было необходимости ввязываться. Таким образом, в отличие от Первой мировой, две важнейшие мотивации на сей раз отсутствовали. Кому охота была идти воевать только… ради того, чтобы урезонить зарвавшегося диктатора! А главное, стояла такая хорошая погода! Слишком хорошая, чтобы покидать пляжи и облачаться в форму хаки.

В первых числах сентября Габриель решила закрыть свои швейные ателье, оставив открытыми только бутик с парфюмерией и аксессуарами. Решение было принято ею внезапно. Она увольняла две с половиной тысячи работниц. Говорили, будто она делает это по злопамятству, из чувства мести за то, что три года назад они объявили забастовку. Такое маловероятно. «Это было время не для платьев, – объяснит она впоследствии. – У меня сложилось впечатление, что эпоха уходит и что никогда больше не будут шить платьев». Могут возразить: но ведь в 1914 году она повела себя совсем по-другому! Так-то так, но в ту эпоху она была молода и полна надежд. Она начинала создавать свое предприятие и была отнюдь не той женщиной, чей порыв легко было пресечь. А главное, у нее был Бой, которому она всецело доверяла. Когда в августе четырнадцатого она собиралась прикрыть свой бутик в Довиле, Бой решительно посоветовал ей не делать этого. Теперь все по-другому – ей пятьдесят шесть лет, и даже при том, что ее Дом моделей был у нее в полной собственности, ее будущее лежало позади, и рядом с нею не было никого, кто воодушевил бы ее продолжать работу. К тому же у нее полно конкуренток, которые наступают ей на пятки, не давая покоя. Та же Мадлен Вионне, которая называет ее не иначе как «эта модистка»… Итальянка, которая не устает подтрунивать над нею… Да еще эта необходимость всюду бывать, везде появляться, когда в сто раз приятнее было бы спокойно посидеть дома одной или в компании нескольких избранных друзей!

Вот почему Габриель, как ее ни осуждали за принятое решение, какое бы ни оказывалось на нее давление – особенно со стороны Профсоюзной палаты высокой моды, – решила не отступать. Работницы? Конкурентки будут только счастливы взять их к себе на службу, они ведь опытные специалистки. Клиентура? Тем паче: пусть отправляются к конкуренткам, они только того и ждут. Ее обвиняют в дезертирстве? Смешно, ей-богу! Ей что, одевать французскую армию? Или на нее возложат задачу обеспечивать защиту от немецких самолетов или танков? Или от нее хотят, чтобы она шила одежду для светских дам, которые изъявят желание примерить одежду сестер милосердия? Если память не изменяет, этим занимался Пуаро в 1914 году, и он же скроил оригинальную униформу по эскизам Кокто. Что ж – если другие Дома моды пожелают оставаться открытыми, дай им бог успехов и роста продаж!