Дорога шла под гору, поэтому гужевые бежали быстро. Найл смотрел на Аранта и ставшего теперь его постоянным напарником Гиварда и невольно вспоминал Нита. Трудно было поверить, что вот когда-то точно так же, с оглоблей в руках, бежал он впереди, увлекая за собой повозку. Правитель даже зажмурился и потряс головой.

— Ты что, сынок, что-то попало в глаз? — мгновенно встревожилась мать. И в том, как она это произнесла, и в выражении ее глаз ясно читалась тревога: ведь уезжает — оставляет «ребенка» одного.

— Нет, мам, все нормально, — Найл тоже считал себя виноватым. Сколько ни успокаивал он себя тем, что матери и сестрам у Вайга будет намного лучше — все равно, словно червоточина, то и дело появлялась одна и та же мысль. Не должен он был так легко соглашаться — не должен. И тем более не должен он сейчас втайне радоваться тому, что остается один. Это ненормально, это стыдно. Кажется, от последнего Найл и страдал больше всего — от тщательно скрываемого даже от себя самого равнодушия к близким…

Если бы он только знал, насколько ошибался…

Взгляд правителя снова остановился на гужевых. Нет, не мог он, как ни старался, представить сейчас на месте Гиварда Нита. Не мог, хотя одно время чуть ли не каждый день, разъезжая по городу, вот так же смотрел ему в спину. Видимо, для Найла это так и останутся два разных человека: один красивый, но туповатый, более напоминающий вьючную скотину, здоровяк. А другой умный, ироничный, словно видящий тебя насквозь статный красавец.

Кстати, когда, вообще, появился этот самый Нит, и зачем пришел он на эту работу: специально, чтобы было удобнее следить за правителем, или уже работая в качестве гужевого и каждодневно испытывая на себе неуемное любопытство правителя, решил в конце концов научить хозяина «хорошим манерам»?

Однако сколько Найл ни напрягался, он так не смог точно припомнить, когда же впервые увидел Нита. А узнать это от него самого — поговорить с ним теперь, видимо, уже так и не удастся. И правитель опять с огромным трудом заставил себя отвлечься: как бы по-человечески ни интересовал его Нит, так вот запросто общаться с человеком, в жену которого он был влюблен, Найл не мог.

Впереди уже виднелась гавань, другие постройки порта, немного поодаль высился обломок башни на маленьком скалистом островке.

Издали все это казалось необыкновенно привлекательным, но стоило подъехать поближе… У Найла каждый раз теперь портилось настроение, едва он заезжал в гавань: сейчас станет заметно, все эти находящиеся за высокими стенами постройки давно пришли в негодность, а довольно крепкие на первый взгляд стены на самом деле того и гляди рухнут, обнажив настоящее кладбище дырявых лодок и сломанных подвод.

Обычно повозки останавливались при въезде в гавань, однако Найл и его семья подъехали к самому причалу, где уже стоял готовый к отплытию корабль. Поклонившись правителю, служительница — увы, не став исключением, — бросила беглый взгляд на Вайга, затем подала знак одному из гребцов перенести на борт вещи пассажиров и деликатно отошла в сторону, давая возможность проститься.

Найл по очереди поцеловал сестер, рвавшихся поскорее на корабль: они никогда еще не плавали по морю — в город их доставили на паучьем шаре — поэтому ни капельки не боялись, чего нельзя было сказать о матери. Она то и дело опасливо косилась на покачивающееся у нее за спиной судно. Конечно, Сайрис попала сюда далеко не на таком красавце-паруснике, а на маленькой неудобной лодке — без палубы и с единственным навесом в центре. К тому же, тогда на море был настоящий шторм, во время которого едва не утонул бойцовый паук, а одна из трех лодок — на ней плыл Вайг — пришла в гавань сильно поврежденной.

Наверно, Сайрис невольно вспоминала и о шторме, и о том, как впервые ступила на этот причал. А Найл смотрел на нее и снова думал о том, насколько она похорошела, ведь в первые дни пребывания в городе пауков он постоянно ловил жалостливые взгляды. Один из мужчин, глядя на Сайрис, даже подумал буквально следующее: «Худосочная какая-то. Я бы целоваться с такой только бы по приказу стал». Юный Найл тогда страшно обиделся, хотя мать, недавно потерявшая мужа, измученная долгим переходом, действительно, выглядела подавленной, изможденной.

Другое дело сейчас. Портовики не смели долго задерживать взгляд на матери правителя, но Найл все видел или, скорее, чувствовал — для этого ему даже не надо было сливаться с их сознанием.

Однако пора было все-таки прощаться — Найл стоял совершенно растерянный и не знал, что в таких случаях надо говорить. Совсем, как недавно, когда он смотрел вслед Исте и Ниту: тогда тоже все казалось, будто он никак не может вспомнить о главном. Уже заняли свои места на скамейках гребцы — ветра пока не предвиделось, и парус был свернут — уже спустилась на корму служительница, а Найл все бестолково повторял, что обязательно приедет их навестить и что скоро они увидятся.

В глазах Сайрис стояли слезы. Наконец она не выдержала и, не стесняясь больше окружавших ее людей, обняла и поцеловала сына. Потом решительно подошла к краю причала. Двое гребцов, немедленно подали ей руки — тот что был постарше, вежливо указывая дорогу, проводил до самой каюты.

«Мама…» — вдруг словно бы дошло до Найла.

Но сколько он ни ждал, Сайрис так и не появилась. На палубе остался Вайг и девочки, которые под руководством служительницы уже осмотрели все углы на корабле, и теперь весело махали брату; потом им это надоело, и они начали глазеть по сторонам.

Наконец мужчина, который провожал Сайрис до каюты, длинным шестом оттолкнул судно от берега; служительница отдала команду, и гребцы дружно взялись за весла — разом заработали загорелые мускулистые руки.

Внезапно Найл почувствовал мысленное прикосновение, которое не перепутал бы ни с чем:

— Правитель…

Найл вздрогнул — внимательнее вгляделся в могучие спины гребцов… Ну конечно: светлые, стянутые в хвост волосы.

— Нит?

— Я, правитель.

— А Иста? — Со мной на корабле… Не ищи — все равно не увидишь.

Найл усмехнулся: Нит сидел к нему спиной.

— Значит, уезжаете?

— Да, — взмах весла, — Я не успел тогда сказать, — следующий. — Хотя, может, и лучше — не так стыдно.

— Стыдно? — удивился Найл.

— Сейчас, — видно, было непросто «говорить» и одновременно работать веслом, попадая точно в ритм, отбиваемый сидящей на корме служительницей. Однако Нит все же приспособился:

— Я готов, — снова откликнулся он. — Когда произошел переворот, я долго пытался понять, почему провидение — или как его там назвать — выбрало не меня, а тебя. Только не подумай, что мне нужна была власть. Нет. Я хотел понять, почему ты, а не я. Тебе это кажется странным?

— Говори.

— Я ведь с детства, — продолжал Нит, — таскался в Белую башню. Только какой смысл…

— А знания?

— Знания? Для чего? Чтобы взрывать потом повозки? — если бы Нит говорил вслух, он бы, наверно, в этом месте рассмеялся. — Глупости. Я бегал туда чуть ли не каждую ночь. Год за годом. А тебе хватило только одного; и все, о чем я мечтал сразу получилось…