В дверь постучали.

— Войдите! — весело откликнулся Рибальдо.

— Добрый день, синьор, — сказала Эмма, грациозно вплывая в комнату.

Она несла в руках поднос с кофейным прибором, поджаренным хлебом и печеньем. По комнате распространился дразнящий аромат свежего кофе.

— Вы пунктуальны, как судьба, — пошутил молодой человек, торопливо освобождая поверхность письменного стола от книг и бумаг, словно только что оторвался от работы.

— Но вы уже одеты! — удивилась женщина.

— Просто я еще не раздевался, — пояснил Рибальдо.

— Вы хотите сказать, что не спали всю ночь?

— Я хочу сказать, что даже не ложился.

— Взрослый человек, а ведете себя как маленький, — добродушно выбранила его Эмма. — Так и заболеть недолго!

— Я приму к сведению ваши драгоценные советы, — поклонился он.

— Ну, а пока выпейте крепкого кофе, он придаст вам сил, — она налила в чашку ароматный напиток, — и, ради всего святого, поешьте!

Гульельмо начал медленно, с наслаждением прихлебывать кофе.

— Вы правы, мне уже лучше.

— И отдохните немного.

— Я последую вашему совету.

— А я уж позабочусь, чтобы ни приезжие, ни слуги вас не беспокоили.

— Считайте, что я перед вами в неоплатном долгу.

— С вашего разрешения, — она поклонилась и ушла.

Когда за ней закрылась дверь, Рибальдо рухнул в кресло. Он решил, что позавтракает, проспит весь день, а на закате вновь пустится в дорогу, чтобы доставить Саулину в Милан.

Образ этой девочки заполнил его сердце и душу. Рибальдо готов был скакать верхом еще день и ночь, чтобы вновь сжать ее в своих объятиях. Воспоминание о свежем луговом запахе ее волос, ощущение ее живого тепла, как будто навек запечатлевшееся на груди, прогнали усталость и сон. Он выпил кофе, но есть не стал. Не хотелось.

Ему достаточно было мысленно представить себе лицо Саулины, ее тонкую кожу, ее нежные, вздрагивающие веки, ее гибкое тело, чтобы воскресить в душе блаженный трепет. В сравнении с теми чувствами, которые внушало ему одно воспоминание о Саулине, все остальное не имело значения. Жажда мести, страсть к риску, стремление к справедливости, все запутанные противоречия его бурной, богатой приключениями жизни разрешились, отодвинулись куда-то далеко, пропали из виду. Он не знал, как назвать это чувство, однако оно страшно напоминало любовь, о которой он всегда мечтал, но так и не узнал до этой минуты. Грезя о прекрасных глазах Саулины, Рибальдо наконец забылся сном.

Саулина медленно очнулась. Счастливая улыбка тронула ее губы: так крепко и сладко она не спала уже давным-давно, может быть, с раннего детства. Она чуть приоткрыла глаза и тут же испуганно распахнула их во всю ширь. Куда ее опять занесло? Как она оказалась в этом незнакомом месте? Сколько ни старалась, Саулина не могла вспомнить, что предшествовало забытью.

Но вскоре она с удивлением поняла, что не испытывает страха. Уж скорее можно было подумать, что она попала в сказку, до странности похожую на реальную жизнь. Она утопала в перинах широчайшей постели, пахнущей лавандой и вереском, мягкой, как облако.

Постепенно приходя в себя, девочка вспомнила Икара, дедушку Чампу, потом маркиза Феба и маркизу Дамиану и, наконец, Гульельмо и Бернардино, ночную скачку по лесу. Потом вспомнилось кое-что еще: обещание вернуться в Милан, в дом Джузеппины Грассини. И еще — теплые и сильные руки Гульельмо Галлароли, первого мужчины, который обнимал ее, и она льнула к нему, испытывая неведомое ей ранее волнение.

И все-таки где она? Кому принадлежит эта чудесная постель, в которой она проснулась? Протянув руку и отведя в сторону полог из зеленой парчи, Саулина окинула изумленным взглядом комнату — более прекрасную, чем любой из покоев в доме синьоры Грассини, более роскошную, чем даже та, где ее принимала Дамиана Альбериги.

— Ну наконец-то ты проснулась! С добрым утром, — приветствовал ее добрый, немного надтреснутый голос с заметным ломбардским акцентом.

— Да, я проснулась, — сказала Саулина, поворачиваясь туда, откуда исходил голос.

— И уж наверное, проголодалась.

Ставни были плотно закрыты, ласковые слова доносились из темного угла. Саулина с опаской направилась туда.

— Верно, умница, подойди поближе.

Только теперь она разглядела маленькую кроткую старушку, сидевшую в кресле.

— Меня зовут Саулина, — представилась девочка. — Саулина Виола.

— Знаю, — сказала старушка.

Маленькая, как будто игрушечная, в своем уже очень преклонном возрасте она сохранила в лице выражение невинности, свойственное юной душе. Саулина даже спросила себя, уж не снится ли ей эта сказочная добрая фея.

— Вы меня знаете? — растерялась она.

— Знаю.

— Мне кажется, я вас раньше никогда не видела.

— Мне говорили, что ты очень красива.

— Вам говорили?..

— Красоту я могу только вообразить, — ничуть не смущаясь, продолжала старая женщина, — или узнать на ощупь, — и она протянула к лицу Саулины свои тоненькие, иссохшие ручки.

— Значит, вы…

— Да, девочка моя, я совершенно слепа, — улыбнулась старушка. — Но это не значит, что я несчастна.

Саулина заметила, что женщина на нее не смотрит. Ее светлые глазки были направлены мимо девочки, поверх постели, к зашторенному окну, сквозь которое просачивались золотистые лучи солнца.

— Мне очень жаль, — сказала Саулина, опомнившись от удивления.

— Спасибо, милая, но ты не должна расстраиваться из-за меня.

— Где я? — спросила Саулина.

— Ты под защитой Гульельмо Галлароли. В его доме. Он оставил тебя здесь, чтобы ты могла отдохнуть. Сегодня вечером или завтра он отвезет тебя в Милан.

— А вы кто?

— Я Юстиция.

— Разве это имя?

— Это имя, которое очень много значит.

Саулина ничего не понимала.

— Все имена что-то значат, — сдалась она, решив не вступать в спор.

— А ты знаешь, почему тебя зовут Саулиной? — огорошила ее старушка неожиданным вопросом.

— Потому что так хотел мой… моя мать, — запинаясь ответила она.

— А твоей матери его подсказал кто-то, имевший отношение к театру?

— Я не знаю, — совсем смутилась Саулина, пораженная догадливостью старой женщины.

— Имена даются случайно, — строго объяснила Юстиция, — но потом они овладевают человеком и начинают определять его жизнь.

— Неужели это правда?