— Приданое, — протянул герцог. — Что скажете о тысяче экю?

Франсуаза презрительно рассмеялась.

— Это благородное юное создание, месье; это девственница.

— Хотите две тысячи?

— Нет, месье, не хочу. Я не отпущу от себя мою нежную юную девочку меньше чем за шесть тысяч.

Франсуаза знала, что об этом разговоре Эпернон не забудет, и не удивилась, когда в Кэвр приехал королевский гонец. Это был другой любимчик, месье де Монтиньи.

— Его величество хочет видет вашу дочь при дворе, — сказал он Франсуазе.

Та хитро улыбнулась.

— Значит, красота моей дочери так прославлена, что о ней знают в Лувре? А как же ее бедная мать? Она будет скучать по дочери.

— Его величество готов возместить вам утрату.

— Такую громадную утрату! Мне будет нелегко утешиться.

— Покажите мне девушку.

— Да-да, конечно.

Габриэль навсегда запомнила, как ее привели в комнату, как изящный молодой человек пристально оглядел ее и слегка зевнул, словно находя скучной.

— Она не лишена грации, — наконец сказал он.

— Не лишена грации! — воскликнула Франсуаза. — И это все, что вы можете сказать, стоя лицом к лицу с прекраснейшей девушкой во Франции?

— Его величество предлагает вам три тысячи.

Франсуаза покачала головой.

— Габриэль, дитя мое, иди к себе в комнату. Этот разговор не для твоих ушей.

Габриэль ушла, понимая, что они торгуются из-за нее. Если сделка состоится, она уедет с этим скучающим молодым человеком. И задумалась, каким он окажется любовником.

А торговля продолжалась, и о ходе ее Габриэль узнала только впоследствии.

— Даю вам три с половиной тысячи, и по рукам.

— Нет. Я вела с месье Эперноном речь о шести тысячах, и хочу их получить.

— Мадам, вы торгуетесь с королем.

— Он вполне может платить за свои удовольствия.

— Осторожнее, мадам. Помните, о ком вы говорите.

— Я не забываю. Королю нужна моя дочь, потому что месье д'Эпернон, наслаждающийся ее сестрой, рассказал ему о несравненной красоте Габриэль. Цена ее шесть тысяч экю.

— Буду откровенен с вами, мадам. Король послал меня сюда поторговаться. Но больше четырех тысяч он не заплатит. Возьмете эту сумму?

— Нет, — ответила Франсуаза.

— В таком случае мне больше нечего сказать.

— Кроме слов прощания, месье де Монтиньи. Всего доброго.

Монтиньи вздохнул и собрался уезжать. Франсуаза не сводила с него пристального взгляда. Когда он спустился во двор и сел в седло, она послала за ним пажа.

— Месье де Монтиньи, — сказала она, когда он вновь предстал перед ней, — я хочу поговорить с вами о небольшом деле.

В результате Габриэль д'Эстре уехала из Кэвра вместе с королевским гонцом. Мать продала ее королю Франции за четыре тысячи экю.

Король несколько недель был доволен Габриэль, не отходил от нее и обращался с ней очень нежно. Его любимчики не беспокоились, они знали своего повелителя.

Король учил Габриэль, как подружиться с его обезьянками и собачками, как помогать ему обучать попугаев разговору. Это была приятная жизнь, потому что многого он не требовал. Любовные утехи утомляли короля, и он редко предавался им, чем Габриэль была довольна. Король казался ей очень старым, и она радовалась, когда его уводили любимчики или когда он часами говорил с ней о своих нарядах и драгоценностях.

Потом Габриэль заметила, что король часто зевает в ее обществе и нередко забывает о ней в разговорах.

Эпернон спросил его, не надоела ли ему эта маленькая хорошенькая любовница.

— Дорогой мой, — ответил король, — ты же знаешь, как я отношусь к этим девчонкам. Они очаровательны, но особого интереса к ним у меня нет. У нее прекрасная белая кожа, она стройная. И королева такая же. Честно говоря, мне такие куколки не нужны.

— Жаль. Вы заплатили за нее четыре тысячи.

— Четыре? Я заплатил шесть.

— Правда? Но мать ее говорила мне о четырех.

— Значит, солгала.

— Не думаю. Мне показалось, она говорит правду.

Король послал за Монтиньи, смущенным неудачей скрыть, что слегка нажился на этой сделке.

— Это обычное комиссионное вознаграждение, ваше величество, — попытался оправдаться он.

— Прочь с моих глаз, — сказал король. — Я дал тебе шесть тысяч экю для платы за девушку; ты заплатил четыре, а две оставил себе. Терпеть не могу подданных, выполняющих мои поручения таким образом.

Монтиньи лишился королевского расположения, Габриэль тоже. Казалось, она стала менее желанной королю, потому что и стоила всего четыре тысячи, и что из-за нее он стал жертвой обмана.

Мадам д'Эстре, узнав о случившемся, вышла из себя. И поспешила ко двору выложить месье де Монтиньи все, что о нем думает. Тот почти не слушал ее, его очень печалила утрата королевской благосклонности из-за Габриэль.

У мадам д'Эстре были свои заботы. Ее расстроило, что король так быстро потерял интерес к ее дочери; говорили, что девушка, несмотря на красоту, лишена чувственной привлекательности, поэтому любовник, заплативший высокую цену — хоть и был обманут, — так быстро ею пресытился.

Мать поспешила заключить сделку с кардиналом де Гизом — человеком благородной крови, по знатности едва ли не равным королю, и притом церковным деятелем. Все знали, что им угодить нелегко.

Король уступил девушку без возражений, и мадам д'Эстре осталась довольна — две сделки все же лучше, чем одна.

Кардинал де Гиз оказался более страстным любовником, чем Генрих III, и Габриэль обнаружила, что с ним ей лучше. От нее не требовалось ни заводить дружбу с животными, ни обсуждать, какие драгоценности лучше пойдут ее любовнику, ни слушать болтовню молодых людей и терпеть их завистливые взгляды.

— Конечно, лучше всего иметь любовника королевской крови, — сказала ей мать, — но Гизы считают, что у них в жилах ее не меньше, чем у Валуа. К тому же месье де Гиз сделает из тебя женщину.

Габриэль почти год была обожаемой любовницей кардинала и с каждым днем становилась все привлекательней. По мере исчезновения ее наивности становилось ясно, что она чувственная женщина, и молодой герцог де Лонгвиль безумно влюбился в нее. Однако Габриэль считала, что, раз мать получила за нее от кардинала крупную сумму, она должна быть верна ему, и скрепя сердце отвергала ухаживания красавца Лонгвиля. Тот, будучи не в силах это сносить, отправился к ее матери и заключил с ней тайную сделку. Мадам д'Эстре после этого объявила дочери, что принимать Лонгвиля — ее долг, но, поскольку с кардиналом сделка не расторгнута, чувства его ранить нельзя.