– Joder!!! – яростно выругалась аргентинка.

– Какого «ходу»? – не понял украинец. – Ты хоть одежду возьми!

– Она сказала «ходэр», это как… ээээ… ну типа «йокарный бабай», только по-испански, – перевел со смешком Осинский.

Мужчины услышали, как Анабель соскользнула с камней и упала к их подножью.

– Que te follen, – выругалась девушка, потирая ушибленное колено и отмывая талым снегом перепачканное глиной тело. – Лавров, кидай мне одежду!

Виктор высунулся в дыру и сбросил Анабель штаны, свитер и нож.

– Здесь вот подкопать можно! – обрадовала его Анабель и, очистив от снега подножье одной из глыб, принялась яростно кромсать металлом грунт.

Виктор отмывал зачерпнутым снегом руки и минут пять смотрел на ее старания.

– Ну, что там? – напрягся Лавров.

– Ничего не выходит! – с отчаянием воскликнула аргентинка. – Тут сила нужна мужская и кайло с лопатой.

– Иди за помощью, Анабель, – настоятельно посоветовал ей Лавров. – Не знаю, сколько еще продержится Олег.

– Ладно, я поняла, – покорно согласилась аргентинка. – Постараюсь до темноты привести мужчин из Вилья Мелимойу.

Она выпрямилась и прикрыла от солнца глаза рукой с ножом.

– Пожелай мне удачи, Виктор!

– Будь осторожней, девочка, не пропадай!

– Олег, ты меня слышишь?!

– Слышу!

– Дождись меня, ты обещал на мне жениться! – крикнула она разбитным голосом.

– Я дождусь, невестушка! – последнее слово Осинский произнес сквозь жесткий кашель.

Анабель, махнув еще раз рукой, скрылась из виду за ледяными глыбами.

Лавров долго вслушивался в ее шаги, потом спрыгнул назад в грот.

– Олег, теперь-то я имею право задать тебе вопрос?

– Спрашивай, чего уж там!

– Нахрена тебе было это задание, скажи мне?

– Вот насколько приятно иметь дело с умным человеком, настолько же неприятно с самым умным! – ответил Осинский после некоторого раздумья. – Я отвечу тебе так, чтобы ничего не отвечать, но чтобы ты меня понял предельно ясно. Может быть, ты слышал такое имя как Яков Блюмкин?

– Да, это такой одесский Джемс Бонд времен Октябрьской революции. Про него говорят, что он умел выкручиваться из любых безвыходных ситуаций.

– Так точно. Как-то раз его поймали петлюровцы и избили до полусмерти, бросив на железнодорожных путях. Он голый добежал до красных, где и вылечился. Но есть еще два имени, которые ты не знаешь. Во времена Блюмкина был такой ученый Барченко Александр Васильевич, профессор Института мозга и высшей нервной деятельности. И еще одно имя – Глеб Иванович Бокий, революционер и чекист. Вот эти три деятеля создали в ОГПУ лабораторию нейроэнергетики, где занимались изучением шаманских практик, телепатией, Шамбалой и всем тем, о чем нам поведал Гитлер устами Кремня. А в НКВД под личным контролем Глеба Бокия существовала специальная парапсихологическая лаборатория. Это была независимая от ЧК структура, которая подчинялась ЦК партии и лично Ленину. Блюмкин бывал на Тибете в составе экспедиции Рериха под видом монгольского ламы. Экспедиция эта искала Шамбалу и, по некоторым сведениям, ее нашла. Все названные мною люди входили в тайное общество «Единое трудовое братство», возглавляемое Барченко. Советский аналог «Аненербе», короче, – рассказчик сощурил глаза и кисло улыбнулся, – Блюмкина расстреляли в 1929 году за связь с Троцким, остальных казнили перед войной. Но девятый отдел остался, он менял руководителей и названия, но действует по сей день в ФСБ России.

Олег Осинский закончил свой рассказ. Лавров постучал пальцами по ненужному теперь фонарю и спросил:

– Ты сотрудник этого отдела?

Тот молча закрыл глаза, то ли в знак согласия, то ли превозмогая очередной приступ боли.

– Помнишь, Олег, такой фильм – «ТАСС уполномочен заявить»? – сменил тему Лавров. – Так вот, когда я смотрел его в те времена, то воспринимал его как гипертрофированную советскую пропаганду, страшилку. А когда пересмотрел недавно, то с ужасом понял, что нам всю правду рассказывали. Про способы и методы США во внешней политике. Только мы, овцы пустоголовые, смотрели в фильме, на каком автомобиле американский шпион Кикабидзе ездит и какой ликер в баре у директора ЦРУ стоит. А не каким образом они перевороты делают и как местную оппозицию готовят и инструктируют. Потому что ни хера всерьез не воспринимали усилия руководства страны, еще помнившего, в какую бойню могут вылиться самые пустяшные аннексии и приграничные инциденты. Эти старперы не понимали, что новый альбом пинкфлойдов в миллион раз важнее какой-то там ирано-иракской заварушки или Фолклендов. А когда нас в Югославии мордой ткнули, уже поздно было вякать. И когда чуркестаны от СССР отделились, тогда у кого-то забрезжило на границе сознания, для чего нам Афган нужен был, да поздно уже. Мы над своими престарелыми няньками хохотали – «бровеносец в потемках», «дом престарелых» и «гонки на лафетах». Брежнев для нас маразматиком был. А когда они нас оставили, внезапно оказалось, что кроме них-то, о внешней безопасности страны никто толком не умел позаботиться, да и не хотел. А те, кто должен был этих смешных дедов заменить, больше заботились о легализации своих капиталов через механизмы приватизации, а население больше турецким шмотьем интересовалось, чем своей экономической безопасностью. Вот мы без взрослого присмотра страну за полдесятилетия и слили к чертовой бабушке… Эй, Олег… Ты как, живой?

Виктору вдруг показалось, что он разговаривает сам с собой. Осинский был очень слаб.

– Да, Витя, – произнес он сухо. – Вот так мы страну и полмира просрали, за дрянные сторублевые джинсы и древние, как говно мамонта, иномарки. Которые, по факту, нахер теперь никому не нужны.

Они помолчали, прислушиваясь к звукам снаружи.

– У тебя выпить не осталось? – спросил Осинский.

– Нет, извини!

– И курить у меня нет, – сокрушенно посетовал Олег. От постоянной боли его лицо стало старым и некрасивым.

– Все видится таким бредовым и ненастоящим от начала до конца. Кажется, что можно протянуть руку и содрать этот мир, как кусок старых обоев, – Лавров закусил нижнюю губу и помрачнел.

Грот был вполне приличным склепом на двоих. На земляном полу покоилась пара плоских камней, в базальтовой породе было некое подобие ниши, куда они сложили оружие и фотокамеру; один угол они определили под уборную, и Виктор выкопал там неглубокую лунку. Дыра наружу была и световым, и вентиляционным, и слуховым окном. У них остался один работающий фонарь, а высунувшись наружу, можно было дотянуться до остатков снега, чтобы утолить жажду. Одежда была недостаточно теплой, чтобы переживать холодную ночь, но днем было вполне комфортно.

Виктор нагреб кусочки льда со снегом, затолкал во фляжку из-под коньяка, которую они опустошили с утра, отпил растаявшее и уселся на один из плоских камней, не отрывая взгляда от непролазного входа. Осинский тоже посасывал лед. Их желудки время от времени урчали от голода. Тем не менее за часы пребывания в каменной ловушке они как-то обжились.