– Нет, не набирается. Ты можешь сослужить кое-какую службу Аберуину, хотя если дело дойдёт до войны, то я не могу представить тебя сражающимся.

– Я мог бы служить конюхом, или поучиться на лекаря. Я с радостью сделаю это, если это поможет.

– Ну, тогда хорошо. Мы поговорим об этом, когда я вернусь.

– Я слышал, как слуги говорили, что вы отправляетесь в Керрмор. А я могу поехать? Моё сердце все время болит, когда я раздумываю, что сделает Каллин, когда вас не будет рядом, чтобы меня защитить.

– Он даже не знает, что ты сделал.

– Он может выяснить.

Невин колебался, глубоко задумавшись и пытаясь вспомнить, что именно Перрин один раз упомянул при рассказе о себе.

– Скажи мне вот что, После того, как ты встретился с Родри, ты снова начал преследовать Джилл. А откуда ты знал, куда она отправилась?

– Я просто это знаю. Ну, вроде как… э… Я просто это могу определить.

– Очень хорошо, но что именно ты делаешь?

– Нахожу что-то или кого-то, кого я люблю, как мой дом, или мой кузен, или Джилл. И еду в их сторону. Это такое чувство. Когда я направляюсь в нужную сторону, то чувствую себя великолепно, а когда в другую, то у меня паршиво на сердце.

– В самом деле? Знаешь ли, это может очень даже помочь. Полагаю, ты в самом деле можешь отправиться вместе со мной в морское путешествие.

– Морское путешествие? – голос Перрина сорвался. – На корабле? До Керрмора?

– Именно так.

– Я не могу. Мне будет плохо. Я лучше встречусь с Каллином лицом к лицу, чем снова буду блевать в море. Клянусь.

– Очень плохо. Ведь ты сам только что говорил об искуплении своих грехов, не так ли? Через некоторое время ты привыкнешь к движению судна.

Из обычной жалости Невин не стал называть Перрину их истинную цель. До Бардека было гораздо дальше, чем до Керрмора.

Когда наконец наступил день отплытия, на рассвете совсем не было ветра. Поскольку у Невина начисто отсутствовало желание призывать ветер на берегу, когда за ним может наблюдать весь Аберуин, Элейно договорился с начальником порта о предоставлении портовых рабочих, и орал на командующего военно-морским флотом гвербрета, пока тот не позволил бардекианцу использовать пару галер в качестве буксирных судов. Раздражённые чиновники где-то нашли достаточно верёвок, толщиной с человеческую руку, и такие же шесты. После того, как бардекианцы получили необходимое оборудование, то командовать начал первый помощник. Он показал, как привязать торговое судно к галерам. Элейно с Невином не мешали. Они стояли на корме корабля под названием «Харбан Датзолан», что приближённо переводилось, как «Надёжный доход».

– Я не знаю, почему они так ведут дела, – заметил Элейно Невину. – В каждой гавани Бардека имеются буксирные суда для подобных дней, когда в гавани тихо, как на кладбище.

– Правда? Боюсь, я очень мало знаю о кораблях и морском деле.

– Тебе и не требуется ничего об этом знать. Ты обеспечил мне ветер, а я доставлю нас на Суртинну. Кстати, я связал Перрина в трюме. После того, как мы выйдем из порта, я его развяжу, но я не хочу, чтобы он в последнюю минуту прыгнул за борт.

Сверкнули весла, и импровизированные буксирные суда двинулись из гавани; верёвки скрипели и стонали, но тяжёлый торговый корабль начал движение, когда команда портовых грузчиков оттолкнула его от причала шестами. Невин устроился на паре ящиков на носу и посмотрел на верхушку мачты, где в безветрии понуро висел флаг гвербретов Аберуина – голубой и серебряный дракон. Элейно стоял перед стариком и отдавал приказы первому помощнику. Невин закрыл сознание от их голосов, собрался, перешёл в состояние, близкое к трансу, и у себя в сознании призвал владык Стихии Воздуха. Вверху на мачте флаг шевельнулся и задрожал, когда Короли появились, объявляя, что помнят о своём обещании Мастеру Эфира. Элейно бросил взгляд вверх, затем крикнул людям на буксирах, чтобы готовились их отпускать. Невин представил горящую пентаграмму и установил её далеко за кормой. А теперь, подумал он, пусть придёт ветер!

Послышался рёв и свист и ветер прилетел, со звуком, напоминающим пощёчину, ударил по парусам, и корабль понёсся вперёд, как сорвавшаяся с места собака, которой дали пинка.

– Отпускайте верёвки! – заорал Элейно. – Отпускайте их, или мы потащим эти проклятые буксиры с собой в Бардек!

Люди подняли верёвки, и корабль пронёсся между двух галер, потом вылетел из гавани. За исключением Элейно, все на борту сохраняли полное молчание и смотрели на прямой как стрела канал, шириной не более тридцати футов, в котором задувал попутный ветер, или украдкой оглядывались, словно боялись смотреть друг другу в глаза. Выдав поток ужасных ругательств, Элейно выкрикнул команды и заставил людей двигаться. Некоторые занялись парусами, другие пошли вниз, чтобы перераспределить груз и балласт. Невин немного откорректировал направление ветра и его скорость, затем встал и потянулся. Далеко за спиной Элдис уже пропадал из виду, становясь точкой на горизонте.

– Клянусь самими Священными Звёздами, я никогда не видел подобного ветра, – присвистнул первый помощник.

– Наслаждайся, – ответил Элейно. – Несомненно, ты никогда больше такого и не увидишь.

На протяжении многих дней штормовые облака бежали подобно стриженым барашкам над возвышенностями Суртинны. Даже когда не шёл настоящий дождь, густой туман окутывал все вокруг, будто саваном, и прилипал к влажным плащам Великого и Мрачного Криселло и чихающей компании варваров. Постоянно дул ветер, такой холодный, что Джилл предположила: наверху в горах идёт снег. О погоде она могла сказать только одну хорошую вещь: поскольку девушка чувствовала себя такой несчастной, то постоянно не думала о ястребах. Путники вели непрерывную борьбу за существование, пытаясь сохранить тепло в постоянной сырости и холоде. Они свернули с дороги. Идти пешком здесь было бы вообще невозможно – тропы превратились в грязевые потоки, а покрытые травой склоны так пропитались влагой, что когда на них наступали копыта лошадей, влага брызгала, словно из переспелого фрукта. Временами лошади падали и паника одной передавалась длинной веренице остальных. Успокаивать их всех было потерей драгоценного времени. Джилл уже хотела отпустить весь табун, чтобы кони сами о себе позаботились. Странно, думала она, почему Саламандр настаивает, чтобы они удерживали лошадей при себе как можно дольше?

Ночью они разбивали лагерь, но им не удавалась толком отдохнуть. Приходилось искать приличную траву для лошадей, пытаться сохранить сухими жалкие припасы. О том, чтобы развести костёр, не могло быть и речи, даже при помощи двеомера Саламандра. Свет объявил бы об их присутствии возможным врагам. А кроме того, не находилось сухого хвороста. По ночам никто не мог толком выспаться в сырых одеялах, никаких естественных укрытий не было, если не считать спутавшихся колючих кустарников и валунов. Путники все меньше и меньше разговаривали друг с другом, поскольку казалось, что каждое слово вылетает, как лай, в результате чего начинается спор.