Рядом с ним на скамье трясся и подпрыгивал полусонный Игго, голова его моталась. На таком ливне не очень-то поспишь, но Игго был не из тех, кого легко разбудить.

В Палдарне их ждали горячая еда, пиво и пышнотелые официанточки. Улинаго был человеком незамысловатых вкусов.

Еще четыре года назад он был легионером. Настоящих сражений он не видел, только в свое время прибил пару дерзких гномов. Гномы-противники – так их называли легионеры, потому что гномы всегда страсть какие противные.

Шутка! Впрочем, поохотиться немного на гномов – неплохое развлечение. К концу службы он дослужился до центуриона. Это открывало неплохие возможности. Он вышел в отставку, имея в карманах много больше официального выходного пособия – достаточно, чтобы обзавестись собственной телегой и скотинкой и отправиться назад в Южный Питмот, в места, которые его взрастили. И он нанял уборщика, Игго, мощного и до того тупого, что однажды подрался с пьяным троллем. Впрочем, за ним числились и более глупые поступки. Он был идеальным помощником, который к тому же никогда не помнил, когда день получки.

Так что все катилось своим чередом, кроме этого проклятого ливня. Улинаго молил всех Богов, чтобы не промокла его пшеница, первосортная северная пшеница, совершающая свой далекий путь из Шимландока до мельницы. Этой пшенице сырость не предписана, значит, не предписана и ему: торговцы постараются из-за этого сбавить цену.

Но сейчас его заботила не пшеница, а совсем другое – лошади замедлили шаг и не бежали теперь, а шли медленно, нехотя. Разрази их гром! Повозка качнулась. Он завопил и пустил в ход хлыст. Хлыст сломался. Но это не имело значения. Что-то напугало их, они сопротивлялись, шаг их совсем разладился. Упряжь скрипела и дергалась. Он резко остановил лошадей. Игго дернулся вперед и, изрыгнув поток ругательств, проснулся.

– Заткнись и доставай оружие! – закричал Улинаго.

– Что такое?

С добавлением немногих красноречивых замечаний, Улинаго объяснил, что не знает точного ответа на этот вопрос. Упряжь больше не звенела. Лошади стояли, по их спинам и шеям текли ручьи, но, кажется, ничто их не тревожило. Тихо. Что за чертовщина?

Улинаго снова дернул поводья. Только уши дрогнули у лошадей, и больше ничего. Бог Безумия! Лошади уставились на стоящие впереди деревья. Улинаго почувствовал, как по спине побежали мурашки. Что это за разбойники с большой дороги, которые прельстились грузом пшеницы? В поясе у него, конечно, спрятаны восемнадцать золотых крон. Но даже если грабители охотятся за этими деньгами, почему лошадки встали и вперед идти не хотят?

Он поднялся и посмотрел поверх груза – голые скалы, блестящие от влаги, и покуда взгляд не терялся в туманной дали – никого и ничего. Эти места ему не нравились: слишком близко к драконьей стране. Но появись здесь дракон, клячи были бы уже в Палдарне, их бы как ветром сдуло. Не драконы, значит.

Впереди из-за деревьев вышел человек и подошел к повозке.

Улинаго в ярости зарычал и снова попытался пустить лошадей вперед, и снова безрезультатно. Выкрикивая вперемежку армейские ругательства и кучерские команды, он стряхнул воду со шляпы, схватил меч и спрыгнул. И увидел всего лишь эльфа. Рука, сжимавшая оружие, опустилась. Уж с эльфом-то он справится. Только один эльф? Послышался громкий хлопок – это Игго спрыгнул с другой стороны повозки.

Улинаго разглядывал эльфа. Этот точно никакой опасности не представляет, безоружный, почти мальчишка, в нарядном голубом с зеленым костюмчике, насквозь промокший и перепачканный травой. А может быть, и не мальчишка, этих эльфов кто поймет? Идет пешком, а ведь обычно эльфы ездят верхом. Странный эльф.

Они встретились у передней пары, и Улинаго направил на эльфа острие меча.

– Какого лешего тебе нужно? Что ты сделал с моими лошадьми?

– Искренне прошу за это прощения, – сказал паренек, глядя на него блестящими глазами, в которых, под цвет одежды, плясали зеленые и голубые искорки. На меч он не обращал никакого внимания.

– Прощения за что?

– Вот за это.

Лежа на спине, Улинаго бездумно разглядывал дождь, который падал прямо ему на лицо, небо, все в кружении древесных верхушек… Пять или шесть секунд назад ему в подбородок врезалось что-то вроде снаряда, выпущенного из баллисты, это он помнил. В руке он все еще держал меч. Никто никогда не мог устоять против его меча. Ни один шлем. Головой он упал на камни. О Бог Испытаний!

Где-то завопил Игго. Потом – бряцанье металла на дороге и глухой удар.

Эльф? Тщедушный, голова-на-палке-ноги-на-качалке, желтопузый эльф? Потом еще голоса… Вот оно что – эльф был не один. Похоже на джотуннов. Улинаго попытался подняться, и тут все погрузилось во тьму.

Немного позже он обнаружил, что лежит под повозкой, дождь на него не капает, головой на подстилке. А рядом храпит Игго. А разбойников нет, ушли.

Интересно, почему джотунны послали вперед эльфа?

До конца своих дней Улинаго так и не понял, почему они взяли только трех коней, а не всех и почему вытащили только один золотой из восемнадцати.

Был четвертый час ночи, в салуне «Стальные наручники» все уже порядком разогрелись. Битбал различал угрожающие полутона в общем ровном гуле голосов. Сквозь запах дрожжей и кухонный чад явственно чувствовался запах злобы. Даже в свете тусклых ламп можно было увидеть, как краснеют и блестят капельки пота на разгоряченных лицах. Тогда давало о себе знать мурашками по коже какое-то первобытное ощущение близкого сражения. Это значило – время настало. Он потрогал пряжку на ремне. Вон сколько белобрысых джотуннов – скольким он сегодня пустит кровь?

Битбалу было двадцать два. Длинноволосый парень, огромный даже по джотунновским меркам. Раньше он служил на корабле, а осел здесь, в Нуме, с тех пор, как ему взбрело в голову, что вышибала – это тоже нескучная работенка. Дерись хоть каждую ночь, да еще и платят за это. Для джотунна работка – блеск. Через шесть месяцев он уже стал еетераном. Гордость свою он упрятал подальше и теперь, когда шансы были не на его стороне, выбрасывал белый флаг. Передняя часть штанов у него была теперь защищена броней. Ему доставалось почти ежедневно, но он считал своим долгом выбросить за дверь не меньше восьми дебоширов за вечер, даже когда у него была сломана рука, а рекордом было тридцать семь человек. Он любил свою работу.

Битбал решил, что у него как раз есть время продать еще поднос пива. Он подошел к сундуку и положил туда деньги, вырученные за последнюю партию, следя внимательно за тем, чтобы не перепутать свой горшок с чужими – а то ведь можно потом и не получить свою долю. Потом он повесил на локоть дюжину колбас, нагрузил полный поднос кружек и решительно направился в гущу ревущей толпы. Наученный горьким опытом, он держал поднос как можно выше больной левой рукой, а правой раздавал пиво и собирал деньги. Разговаривать в таком гвалте было невозможно.