Коломенцев остановился и даже посмотрел по сторонам. То, что он сейчас услышал, было серьезно. Очень серьезно.

Он не был ни трусом, ни паникером, но последние слова прожгли его насквозь. Он зачем-то огляделся по сторонам – на перроне было пусто… только фраерок какой-то в светлом костюме шел ему навстречу, трепался по телефону и размахивал рукой. Их разделяло метров сто пятьдесят.

– Какой агент? – сказал Коломенцев после паузы. – Какой Алекс?

– Гена Сухарев. Наркоман и убийца. Ты забыл, что вложил ему в руки кортик и приказал убить Вячеслава Мордвинова?

– Ты кто?

– Я уже говорил: я друг Славки.

– Что ты хочешь, друг хуев? Ты знаешь, кому ты звонишь?

– Еще бы. Я долго к тебе шел, Викт. Пал. И все же пришел.

– Ну-ну, – нервно произнес Коломенцев. – Я уже завтра вычислю тебя, сучонок, и надену на шампур.

Невидимый собеседник (Видимый! Видимый! Он в сотне метров от тебя, капитан!) нехорошо засмеялся и сказал:

– Нет, капитан, сегодня. Мы встретимся с тобой уже сегодня.

– Угрожаешь, сука?!

– Ставлю в известность. Кстати, час назад я убил Алекса.

– Какого, на хер, Алекса? – зло сказал Коломенцев… Ему стало страшно. Ему никогда еще не было так страшно. Даже когда однажды на него бросился с топором в руках обкуренный налетчик… Он, капитан Коломенцев, был волевой мужик и умел держать удар. Но сейчас он был откровенно растерян. Он ощущал близкую опасность, но не видел ее… Он ощущал смертельную опасность, но не мог понять, откуда она исходит.

– Скоро я убью тебя, – произнесла трубка. – Очень скоро.

Страх был острый, иррациональный… Такой, какой бывает только в детстве, когда ты остаешься один в темной комнате и в каждом углу прячутся мертвецы из страшных сказок. Непроизвольно Коломенцев снова оглянулся, но сзади никого не было. А спереди приближался мужик с телефоном в руке… Возьми себя в руки, приказал сам себе капитан Виктор Коломенцев. Возьми себя в руки, не психуй, ты опер, а не баба. Это всего лишь запугивание, игра на нервах. Только хер вы меня запугаете, суки. Я сам до вас доберусь. Порву. Изувечу, блядь, и опущу в камеру. В петушатник.

Коломенцев стиснул телефон в руке и сказал:

– Ты, гнида, слушай меня: я тебя найду и выбью зубы. А потом загоню в петушатник. До встречи, пидор.

Не дожидаясь ответа, он оборвал разговор и сунул телефон в карман… душный, похабный страх слегка развеялся.

Их разделяло метров сорок. Раскачивалась шляпа фонаря, и тень Коломенцева то укорачивалась, то вытягивалась, неумолимо приближаясь. Таранов «продолжал разговор». Если бы он прекратил разговор одновременно с Коломенцевым, это могло бы показаться убийце Славки странным, могло подтолкнуть к мысли, что именно незнакомец с телефоном только что разговаривал с ним – капитаном Коломенцевым.

Таранов «продолжал разговор», жестикулировал правой рукой со спрятанным в рукаве стилетом… «Я могу выписать вам справочку, что этот стилет не является холодным оружием», – сказал продавец в магазине… Не является, говоришь? Возможно, возможно… Но в руках диверсанта все является оружием: отвертка, монета, сигарета, шнурок. А уж любая заточенная железяка – само собой. Таранов довел стилет до бритвенной остроты в гараже Славки. Там же опробовал его на старой, лысой покрышке. Потом он обработал полированную рукоятку грубой шкуркой – пластик потерял свой глянцево-сувенирный вид, стал шершавым, нескользящим и совершенно бесперспективным для дактилоскопирования.

… До Коломенцева осталось двадцать метров…

Простите. Простите меня все – Славка, Иришка, Лешка. Я не смог защитить вас. Я не смог вас спасти. То, что я сделаю через несколько секунд, не может ничего изменить. Но, может быть, вам станет чуточку легче от знания, что за вас отомстили… Прости меня, Славка. Я знаю, что ты не одобрил бы моих методов. Ты иногда шутя называл меня головорезом. Ты даже не подозревал, насколько ты прав. Если бы я рассказал тебе всю правду о моей службе… Ты бы ужаснулся. Ты бы ужаснулся, если бы узнал половину правды… десятую долю правды. Нормальному человеку трудно понять, в чем суть этой службы. Нормальному человеку невозможно представить себе этой тайной, кровавой и неблагодарной войны… Но пока по земле бродят монстры, как бы они ни назывались и ни выглядели, нужны и охотники на монстров. Я головорез, охотник на монстров. Я палач с точки зрения нормального человека. Но я точно знаю, что перевоспитать монстров – Палачей, Сыновей, Сухарей и прочих – нельзя. Их можно только уничтожить или посадить в клетку. Но почему-то никто не торопится сажать их в клетки. И они продолжают безнаказанно убивать… убивать… убивать.

… Десять метров до Коломенцева…

Простите меня. Я виноват… я пытаюсь исправить то, что исправить нельзя. Не дано. Невозможно. Я пытаюсь уменьшить количество зла. Я понимаю, что это бессмысленно. Но я не умею по-другому…

Пять метров до убийцы. И глаза его – рядом. И сердце – рядом. У него глаза монстра с постеров в Иришкиной комнате. И сердце монстра… Я обязан остановить это сердце.

… Два метра. Взмах рукой – шершавая рукоятка стилета скользнула в ладонь. И – встретились глаза.

И – Коломенцев понял. Он сделал по инерции еще пару шагов и замер.

– Ты… – сказал капитан Коломенцев.

– Я, – сказал Таранов. – Я пришел убить тебя, капитан.

Глаза смотрели в глаза. Болтался фонарь над головой, нарастал шум электрички вдали. Ветер катил пустую банку из-под пива. Банка дребезжала. Заметался, заметался в глазах иуды Коломенцева страх. В оперативной кобуре под мышкой у иуды висел табельный «ПМ». Но, глядя в глаза Таранова, он понял, что даже если успеет выхватить свой ствол… и вкатит в Таранова пулю… даже в том случае Таранов сделает то, что обещал сделать. Что даже мертвый он сумеет дотянуться до горла и вырвать кадык Коломенцеву.

Дребезжала банка на заплеванной платформе, время остановилось. Сердце монстра еще работало, еще перекачивало черную кровь. Он не хотел умирать. Он хотел жить, наслаждаться жизнью. Трахать молодых женщин, бить нарков на допросах, пить хорошее виски… О, как он хотел жить! Доить толстое героиновое вымя, брызжущее струйками баксов. Холить свое тело в саунах и массажных кабинетах… и снова топтать сапогами нарков, прямо в кабинете насиловать молоденьких перепуганных девок (с презервативом! только с презервативом!), а потом, развлекаясь, вызывать на беседу их родителей: плохо, господа, дочку воспитываете. Вчера мы прихватили вашу Олю (вашу сучку сисястую) с «колесами». А что будет завтра? Пока что я ограничился беседой (я ей в ротешник заправил), но в следующий раз поставим на учет (и я засажу ей в задницу). Не надо меня благодарить… не надо. Это моя работа.

Он очень любил жизнь, капитан Коломенцев. А в глазах седоватого мужика в костюме он читал: твоя жизнь, капитан, кончена. Коломенцев стиснул зубы и молниеносно сунул руку под куртку. Ромбовидный клинок пробил дорогую тонкую лайку, милицейское удостоверение и вошел в тело иуды. Клинок рассек мышцы, скользнул между ребрами, пробил сердце. Рука мертвеца охватила пистолетную рукоятку, рванула пистолет из кобуры… Глаза еще смотрели, рвался изо рта крик, но монстр был уже мертв.