Виктория без прикрас утверждала: ее брак с Альбертом был «прообразом рая». Единственной тенью, омрачавшей эту столь успешную семейную жизнь, стали девять беременностей, следовавших чередой — «страшное испытание», «личные враги», — которые вынудили королеву сказать, что «нашему полу не позавидуешь». Каждый раз родившийся ребенок виделся ей преградой к свободе. В 25 лет у Виктории было уже четверо детей, в 30 — семеро. После первых двух младенцев, сначала Викки, а потом Берти (будущего Эдуарда VII), молодой матерью овладела депрессия. Следующие семь беременностей — Алиса, Альфред, Елена, Луиза, Артур, Леопольд и Беатриса — прошли более мягко, но после появления на свет в 1853 г. Леопольда больного гемофилией, королева стала жаловаться, что муж не помогает ей, хотя должен. Всякий раз Виктория боялась умереть при родах.

Любящая жена, тщательно выполняющая свои христианские обязанности королева, тем не менее противилась материнству и не стала скрывать его неприятные стороны от старшей дочери, когда та выходила замуж. Но несмотря ни на что, Виктория и Альберт не знали горя утраты ребенка при рождении или в первые годы жизни: все их дети выжили. Оба супруга были внимательными и требовательными родителями, любили играть со своим потомством, вместе занимались их воспитанием, хотя создавалось впечатление, что в первую очередь об их будущем беспокоился Альберт. Когда в 1858 г. Викки готовилась к свадьбе с Фридрихом Прусским, будущим недолговечным немецким императором, отец выкроил среди своих дел время, причем немаленькое, чтобы подготовить ее к новой роли, и не забыл забросать будущего зятя меморандумами по поводу прусского государства[199]. Воспитанием Берти (Альберта-Эдуарда), старшего сына, занимались оба родителя. Мальчик никогда не испытывал особого интереса к учению. Тогда отец — отличавшийся повышенной строгостью к наследнику короны — разработал для него воспитательную систему, которую Виктория сочла слишком противоречивой. По поводу будущего для второго сына Альфреда, он же Аффи, мнения родителей снова разошлись. Если Альберт позволял ему полностью отдаться морскому признанию, то Виктория, у которой Аффи был в любимцах, не разрешала ему бороздить моря.

Ничто не могло заменить Виктории общество мужа. Даже дети. «Мы отужинали с Викки, которая, как обычно, ушла в десять часов, — отметила королева в дневнике, — и я тогда получила редкое счастье побыть наедине с любимым Альбертом». Разлука, даже самая короткая, причиняла Виктории боль: «Я чувствую себя одинокой без моего дорогого господина… без него все утрачивает интерес. Я всегда жестоко страдаю, когда он покидает меня хотя бы на два дня». С годами стремление к неразрывной связи у четы ослабело. Они больше не делили комнату, не ставили письменные столы рядом: теперь каждый работал у себя. Но насколько это было в их силах, супруги старались вырвать среди официальных дел немного времени для себя. В 8 утра Альберт будил жену громким «Es ist Zeit, steh auf!» («Пора, вставай!») — в семье общались на немецком. Поздно утром они завтракали вместе. День был посвящен насущным делам, а вечерние встречи были самым дорогим временем, поскольку Альберт и Виктория вместе занимались графикой или живописью, либо играли на пианино в четыре руки. Виктория так любила семейную жизнь, что иногда говорила, что «политика (при условии, что моей стране ничего не угрожает) может идти только во вторую очередь». В Англии, уставшей от выходок королей прошлых лет, Альберт и Виктория создавали пример буржуазной монархии, отличительными чертами которой были простота и уважение к ценностям, получившим название «викторианских». «Говорят, — сообщала королева, — что ни одного правителя доселе не любили больше, чем меня (осмелюсь это сказать), и все благодаря нашему семейному очагу, доброму примеру, который он подает».

Знаменитые викторианские ценности на самом деле отстаивал и опекал прежде всего Альберт. Королева, превратившаяся после его смерти в 1861 г. в «Виндзорскую вдову», бабушку всей Европы и поборницу репрессивной морали, не должна заслонять от нас молодую страстно влюбленную девушку, обожавшую праздники и развлечения. Конечно, она не была совсем уж кокеткой. Даже в юности, Виктория не претендовала на звание красавицы и не слишком интересовалась туалетами, которые слишком уж часто выглядели неуместными. Леди Каннинг даже сетовала, что «некоторые новые платья, прибывшие из Парижа, шли ей даже меньше остальных». Чепчики старили ее, а нижняя юбка «выбивалась из-под муслинового платья». Казалось, что у нее куда меньше вкуса, чем у мужа, который умел выглядеть представительно.

И королева и принц культивировали чувство долга, однако Альберт был настолько жаден до работы, что испортил себе здоровье и без того хрупкое, и подчас несправедливо упрекал жену в небрежности при изучении материалов. Супруги разделяли жажду знаний. В некоторых видах науки и техники, которыми страстно интересовался Альберт, королева разбиралась не так хорошо, но сама она прекрасно ориентировалась в искусстве и истории. Принц никогда не стеснялся своего немецкого акцента и позволял себе некоторые ошибки в английском, а его супруга великолепно владела немецким — языком матери, а также английским, французским и итальянским. И Виктория, и ее муж любили живопись, и сами писали акварели. Они также увлекались музыкой: играли на пианино, а Альберт еще и на органе.

В отличие от Виктории, мало склонной к формализму, вопреки легенде, принц с самого начала был рабом этикета, жестко следил, чтобы двор его соблюдал. Виктория, насколько возможно, избегала роскоши и пышности, предпочитая, по ее словам «уют» и «тепло». Традиции она старалась соблюдать в рамках разумного. И еще она не уставала осуждать обычай обязательного воскресного отдыха. Викторию сердила всеобщая бездеятельность во время сонного «английского воскресенья», и она развлекалась, устраивая в резиденции на острове Уайт небольшие балы на открытом воздухе. При этом набожная Виктория не выносила ханжей и терпеть не могла пуританство министра Глэдстоуна[200].

В целом королева казалась куда легкомысленнее мужа и была в тысячу раз менее суровой, чем тот образ, что остался в народной памяти. Показная добродетель, которую ей приписывали, была связана с ее супружеской верностью. Однако Виктория была сначала женой, а потом матерью, она любила объятия мужа и не обременяла себя излишней стыдливостью. Всю долгую жизнь королеву привлекала мужская красота. Незадолго до свадьбы Виктории довелось потанцевать с русским великим князем, будущим Александром II под осуждающими взглядами придворных. А элегантность и шарм лорда Мельбурна, несмотря на его 58 лет, произвели неизгладимое впечатление на молодую королеву. Она также не скрывала, что «грубая красота и грустные глаза» царя Николая I очаровали ее, когда тот наносил ей визит в июне 1844 г. Виктория никогда не упускала возможности упомянуть в дневнике или письмах внешность гостей мужского пола. Когда она заказывала художникам скульптуры и картины для собственных коллекций либо в подарок мужу, ее никогда не смущало обнаженное тело.