Боюсь, что понаписала тебе в прошлый раз много глупостей по поводу доктора Баррица, вот ты и ответила мне в этаком легкомысленном, даже, пожалуй, непочтительном тоне. Уверяю тебя, дорогая: серьезности да и просто достоинства у него побольше, чем у любого из наших общих знакомых, но это не мешает ему быть веселым, а порой даже игривым. А молодой Райнер – помнишь, его тебе представили в Монтерее? – говорит, что доктор Барриц умеет нравиться не только женщинам, но и мужчинам, повсюду, мол, пользуется уважением. Еще он сказал, будто некоторые страницы жизни доктора покрыты тайной: кажется, он каким-то образом связан с почитателями Блаватской, что угнездились на севере Индии. Подробностей Райнер то ли сам не знает, то ли не хочет никому сообщать. Сдается мне – только ты не смейся! – что доктор Барриц – что-то вроде волшебника. Здорово, правда? Сама ведь знаешь, простая личная тайна не вызывает особого интереса, ведь это не скандал какой-нибудь, но когда дело касается темных материй или потусторонних сил, это уже весьма пикантно. Это вполне объясняет, почему меня так влечет к нему: секрет его обаяния – в черной магии. Правда, дорогая, я буквально вся дрожу, стоит ему взглянуть мне в глаза. Я уже пыталась рассказать тебе, какие у него бездонные глаза, но разве такое передашь словами! Ведь это просто ужасно, если он обладает властью влюблять в себя! Что, если сила последователей Блаватской действует не в одном только Индустане?

Странные дела творятся! Прошлым вечером моя тетушка отправилась на бал – их тут в одном отеле устраивают довольно часто, а я их не переношу – и тут вдруг ко мне является доктор Барриц. Надо сказать, что было уже до неприличия поздно. Я тогда подумала, что он встретился с тетушкой и узнал от нее, что этот вечер я провожу в одиночестве. А я как раз пыталась придумать, как бы похитрее выведать, насколько тесно он связан с индийскими тугами-душителями и прочей тамошней чертовщиной. Но едва он устремил на меня взгляд своих угольно-черных глаз (стыдно признаться, но я его впустила…), как у меня все мысли перепутались. Я вздрогнула, залилась краской… Ах, Айрин, Айрин, я ведь в него влюблена до безумия, ты-то знаешь, каково это.

Подумать только! Это я-то, гадкий утенок с прииска Красная Лошадь, дочка (так все считают) старого Невезучего Джима и его несомненная наследница, у которой на всем белом свете нет никого, кроме старой взбалмошной тетки, которая балует а значит портит, девица, у которой за душой нет ничего, кроме миллиона долларов да мечты о Париже, посмела влюбиться в божество! Мне так стыдно, что я волосы готова рвать… но не свои, конечно.

Он наверняка почувствовал, в каком я состоянии: визит его был более чем краток. Он не сказал мне ничего особенного, а буквально через несколько минут откланялся, сославшись на неотложное дело. Но сегодня я узнала (птичка нащебетала, та самая, что застилает по утрам постель), что от меня он направился к себе и улегся спать. Как прикажешь все это понимать?

Вчера приходил Рейнор, болтун этакий, и такого мне порассказал, что впору с ума сойти. Любит он перемывать людям косточки и не успеет покончить с одним, как сразу же кидается на другого. (Кстати, он живо интересовался тобой, и как мне показалось, без дурных намерений.) Ему, этому Рейнору, наплевать на приличия, он, как и Смерть, не различает праздники и будни. Кстати, Ей бы он был хорошим помощником, если бы слова могли убивать. Но я к нему привязана – ведь и его детство прошло на прииске Красная Лошадь. Там у него было прозвище Болтушка, а у меня – прости за грубое слово – Дерюжка. Уж не знаю, за что меня так окрестили. Может быть из-за того, что передники мои были пошиты из старых мешков, а может, для рифмы с Болтушкой. Мы ведь с ним тогда дружили – не разлей вода. Старатели же, наверное, думали, что мы самой судьбой друг другу назначены – Болтушка и Дерюжка.

Позже к нашей двоице присоединился третий пасынок Фортуны. Как великого Гаррика никак не могли поделить между собой Трагедия и Комедия, так и на него разом претендовали Холод и Голод. Штаны его поддерживала единственная лямка, а бренное существование – случайные куски, от которых он сыт не бывал, но и с голоду не помер. Пропитание для себя и своей старухи-матери он буквально выкапывал: ему разрешили рыться в отвалах, где он находил куски руды, почему-то пропущенные старателями, наполнял ими мешок и продавал на дробилке Синдиката. Вскоре наша компания стала называться «Дерюжка, Болтушка и Отвалыш». Я сама, что называется, ввела его в наш круг, поскольку уже в те лета была неравнодушна к мужчинам храбрым и сноровистым, а Отвалыш вполне проявил эти качества, отстояв в схватке с Болтушкой исконное право представителя сильного пола обижать беззащитных незнакомок, то есть меня. Ну, а когда старому Невезучему Джиму наконец-то крупно повезло, я надела туфли и пошла в школу. Болтушка же завел привычку умываться по утрам и со временем стал Джеком Рейнором из фирмы «Уэллс, Фарго энд компани». Старая миссис Бартц отправилась к праотцам, а Отвалыш – куда-то за Сан-Хуан-Смит. Какое-то время он работал там кучером, но однажды на дилижанс напали бандиты и наш Отвалыш погиб в перестрелке. Ну, и так далее…

Почему я рассказываю тебе все это, дорогая моя? Потому что на сердце у меня тяжело. Потому что ныне я иду Долиной Смирения. Потому что непрестанно напоминаю себе, что недостойна даже развязывать шнурки на башмаках доктора Баррица. А еще потому что в нашем отеле остановился кузен Отвалыша! Я с ним еще не говорила, да мы и не знакомы толком. Но что прикажешь делать, если он узнает меня? Умоляю, напиши, что ты обо всем этом думаешь… только откровенно, ладно? А что, если меня еще можно узнать? А может, ему уже все уже известно, потому он вчера так скоро и ушел? Да и я тоже хороша была – краснела и дрожала. Но ведь всех моих денег не хватит, чтобы заткнуть рты газетчикам. Но лучше пусть меня вышвырнут из хорошего общества прямо в океан, чем я отрекусь от тех, кто был добр к Дерюжке на прииске Красная Лошадь. Так что сама видишь: мой «скелет в шкафу» громыхнул костями. Ты ведь знаешь, прежде это не заботило меня ни в малейшей степени, но теперь – дело другое. В Джеке Рейноре я вполне уверена, он будет молчать. Джек, похоже, так его уважает, что лишнее слово при нем сказать боится. Я, кстати, тоже. Ну почему, дорогая моя, у меня за душой нет ничего, кроме этого миллиона?! Признаюсь заодно: будь Джек Рейнор выше ростом дюйма на три, я бы с ходу вышла за него замуж и вернулась в Красную Лошадь, пусть даже мне до скончания моих скорбных дней пришлось бы ходить в передниках из мешковины.

Вчера здесь был на редкость красивый закат… Впрочем, лучше я тебе расскажу все по порядку. Я ускользнула от тетушки и ото всех прочих, бродила в одиночестве по берегу. Надеюсь, ты не думаешь, будто я там высмотрела его и тогда только сама вышла? Ты ведь женщина со всех сторон порядочная, ты просто не можешь так подумать. Я погуляла немного, а потом раскрыла зонт, села прямо на песок и стала любоваться морской гладью. И тут подошел он. Как раз был отлив, а он шел по мокрому песку у самой воды… и песок, ты не поверишь, вспыхивал у него под ногами! Он приблизился ко мне, приподнял шляпу и спросил: