– Так вот, ежели и у тебя, голубка, душа к нему лежит…

– Ох, граф, как же сейчас о таком-то говорить…

– Императрица повелела, серденько. Еще она просила сказать, что с помощью Кириллушки ты многого добиться сможешь легко, что он помощником будет замечательным. Да и детки…

– Граф! – Екатерина гневно выпрямилась.

– Не серчай, Катюша. Лизанька-то аки дочь тебя почитает. Вот и велела тебе все это, как дочери, и передать. Сердцу не прикажешь, вестимо. Однако мне, пастуху-лапотнику, как никому другому, ведомо, чего может добиться женщина, чье сердце любит. Ведомо и то, чего может добиться мужчина, у которого такая женщина есть. Так что прости уж нас, стариков, лапушка.

– Ну полно, граф, полно… Я не сержусь вовсе. Только горько мне терять государыню-матушку, вот я глупости-то и горожу.

– И то, девонька, ступай за докторами. Но помни наказы дочери Петровой.

Но надежда уже оставила Екатерину. Да, граф Алексей Григорьевич прав – подлинное завещание императрицы было адресовано ей одной. И теперь только в ее руках, руках великой княгини Екатерины Алексеевны, судьба державы, что бы ни утверждали придворные лизоблюды.

Слезы, стоявшие в глазах Разумовского, были тому лучшим подтверждением – он уже оплакал потерю своей императрицы и супруги. И теперь ей, жене наследника престола, осталась лишь одно: в одиночку оплакать смерть своей духовной матери и наставницы, дочери великого царя.

Разумовский перекрестил вслед Екатерину.

– Дай-то тебе бог, серденько, найти любовь, которая даст тебе столько же сил, сколько дала Лизаньке моей…