Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Сплюньте, — сказал я сердито. — Муравьи живут везде! А меня что-то не тянет во властелины мира.
— Вас и в принцы не тянуло, — заметил он.
Норберт сердито прервал:
— Граф, не отвлекайте! Вопросы о безопасности, а вы о всяком… Ваше высочество, есть косвенные сведения, что Мунтвигу служат и дебастры. Ну, служить не служат, а как-то помогают, а это совсем плохо.
— Что за дебастры? — спросил я.
Он тяжело вздохнул.
— Это то ли племя, то ли секта… О них почти ничего не известно, кроме того, что все живут в двух телах, а самые могучие — в трех.
— Ого, — сказал я ошарашенно. — Им хорошо в бою, верно? Двое дерутся, как один человек, прикрывая друг друга…
Он взглянул на меня искоса.
— Так вначале и было, а потом додумались использовать свои возможности иначе. Представляете, одно тело там, второе — здесь. И все, что видит у нас, одновременно видит и там, рядом с Мунтвигом. И рассказывает ему!
Я зябко поежился.
— Господи! Какие страсти рассказываешь…
— Такова жизнь, — сказал он серьезно. — Правда, их отличить довольно легко. Все у них как у людей, только зрачки вертикальной черточкой.
Я вздохнул с облегчением.
— Ну да, зрачки… Значит, за милю видно, так ведь? Точно, им близко не подойти. Норберт лютует!
Альбрехт сказал быстро:
— Да, я тоже слышал. У них еще одна особенность… когда одного убьешь, второй становится…
— Как все?
— Хуже, — сказал он с удовольствием. — Они так привыкают жить в двух телах, что когда остается одно, для них это такая потеря, что садись и волком вой! Они ж тогда просто калеки. Многим вообще жизнь не мила. Говорят, даже со скал кидаются! Да еще вниз головой.
Норберт сказал сухо:
— Туда им и дорога. Я бы всех их туда побросал.
— Хорошая идея, — сказал я. — Назначаю тебя ответственным за чистку тех земель от… всего нехорошего. Разумеется, когда доберемся до того проклятого края.
Норберт вздохнул, перекрестился.
— Надеюсь, рука Господа приведет нас туда.
— А не приведет он, — уточнил Альбрехт, — то сэр Ричард приведет туда точно.
— Если не промахнется дверью в ад, — донесся голос.
Я огляделся, со мной только Норберт и Альбрехт, Зигфрид куда-то исчез, хотя чувствую его присутствие.
Норберт произнес тихонько:
— Ваше высочество, я тут узнал совершенно случайно, что Зигфрид может… ну, без всяких амулетов… потому я попросил его сторожить вас почаще… в не-зримности, можно сказать, хоть это и не та незримность, но все-таки незримность… полезная для государства…
— Для государства?
Он напомнил:
— Вы как-то говорили, что государство — это вы!
— С ума сойти, — сказал я с досадой. — Кстати, умники мои, знатоки, вы всегда все про всех знаете, скажитека, что вам известно про леди Гизеллу?
Они в недоумении переглянулись. Норберт промолчал, Альбрехт переспросил:
— Леди Гизелла? При чем тут леди Гизелла?
— Да вот заинтересовала, — ответил я. — Может же меня заинтересовать женщина?
Он сказал с сомнением:
— Вообще-то может…
Я посмотрел на него зверем:
— На что намекаете?..
— Да я ничего, — ответил Альбрехт подчеркнуто испуганно, — ни на что… а вы на что подумали?
— Вы мне растеризм не присобачивайте, — сказал я с угрозой, — сюзерен должен быть безупречен и чист, аки вымытый голубь мира! Если не знаете, так и не увиливайте…
Альбрехт возразил:
— Она весьма приятная леди, что нас и удивило!.. С чего бы вы заинтересовались просто приятной женщиной? Вы же герой, вам подавай необычное! Я, конечно, молчу, но я слышал, что в войске троллей, которое возглавляет Растер, у вас есть кровная родня…
— В духовном смысле! — перебил я, грозно повысив голос. — Сэр Дарабос, вы тоже знаете только то, что леди Гизелла приятная женщина?
Он кивнул.
— Да очень приятная, граф прав. Добавлю только, что она обычно держится замкнуто. И вовсе не потому, что у нее зеленые ногти на ногах, однако поговаривают, она удивительно хорошо разбирается в людях, что, как вы понимаете, никому не нравится. Но так это или нет, не знаю. Некоторые поговаривают, что связана с какой-то чертовщиной, но я не верю, она из очень приличной семьи. Хотя…
— Что «хотя»?
Он проговорил в задумчивости:
— По слухам, ее мать, а до нее и бабка умели видеть в человеке дурное и доброе. Но вы же знаете, чего только народ не наговорит, если только хоть чуть будете отличаться от них!
— Это верно, — сказал я, — спасибо, сэр Дарабос! Как обычно, вы знаете весьма, даже зело весьма. Черных крыльев у нее нет?
— Нет, — ответил он, — но на спине в районе лопаток, откуда росли бы крылья, по родинке. Очень похожие одна на другую…
— Спасибо, — повторил я горько. — Вот что значит репутация! И про родинки знаете… про другие места и спрашивать не решаюсь, но про вас никаких порочащих слухов! То ли их пресекаете, то ли носителей удушиваете, а вот про меня чего только не плетут, если это не козни нашего графа Альбрехта!.. Ладно, граф, я еще как-нибудь проведу с вами воспитательную беседу…
— Только не в пыточном подвале, — взмолился Альбрехт. — А пока, ваше высочество, не стойте так в ночи под факелом, очень уж хорошая мишень, а то и не доживете до счастливого момента, когда начнете с меня шкуру сдирать на свой личный барабан.
Мы вернулись в здание, они и на входе прикрывали меня телами, а я все думал, что Гизелла, скорее всего, как раз ничего и не увидела, как и другие не видели, это ее и ужаснуло. А тьма, ад и скрежетание зубов… это женские фантазии, хотя, конечно, каждый из нас носит ад и рай в себе. Хотя, может быть, она увидела Терроса?
В нижнем зале продолжается общий пир, но за столами народу все меньше, хотя многие возвращаются, но теперь больше ходят вдоль стен и между столами, весело переговариваясь, чем сидят.
Я заглянул внутрь, но входить не стал, не мое это дело — пить и говорить о подвигах.
У входа в зал стоит Зигфрид, рядом с ним двое из отряда Дарабоса, Норберт временно прислал их в помощь Зигфриду. Все трое весело чешут языками, довольные, сытые и уже чуточку пьяные, рассматривают всех бесцеремонно, довольно громко отпускают шуточки.
Сейчас они провожали хмельными взглядами одного из слуг, что с неловкостью несет поднос с блюдами через зал. Я видел, как они переглянулись, а Зигфрид сказал громко:
— Эй, Джон!..
Слуга оглянулся, Зигфрид сказал благожелательно: