Целые эпохи люди оставались преданными этой вере. И они настраивали свои сердца и души молча принимать ее, убеждая, что раз это так, то это самое наилучшее, а значит, мы должны научиться видеть, что это и на самом деле хорошо. Но то, что они подразумевали под словом «лучшее», вовсе не совпадало с тем, что скорее всего подразумевали под этим их предшественники. Они, например, не вводили себя в сознательное заблуждение, притворяясь, что, в конце концов, и сами предпочитают, чтобы жизнь не была бесконечной. Напротив, они продолжали страстно желать, чтобы исход был совсем другим. Но, открывая лежащий как за пределами физического мира, так и за пределами желания разума основной принцип, суть которого заключалась в эстетике, они поклонялись убеждению, что в любом случае существующий факт должен, так или иначе, по отношению к мировому облику быть пригодным, верным, красивым и неотъемлемым по отношению к общим очертаниям космоса. И таким образом они принимали как истинное такое состояние дел, которое внутри собственной души все еще воспринимали как до ужаса ложное.

Эта убежденность в безвозвратности прошлого и недолговечности разума вызывала у них глубокую чуткость ко всем существам, которые жили, а затем исчезали. Полагая себя находящимися где-то у самого гребня совершенства жизни, осчастливленные также долгим сроком существования и философской беспристрастностью, они зачастую бывали охвачены печальным сожалением относительно тех скромных, более ограниченных и менее свободных душ, чья судьба завершилась в прошлом. Более того, сами будучи слишком сложными, утонченными, чрезвычайно разумными, они ощущали огромное восхищение ко всем простым разумам, к жившим ранее людям и зверям. Они крайне порицали то, что их предшественники уничтожили такое множество приятных и восхитительных существ. В своем воображении они очень серьезно пытались восстановить все те существа, что были уничтожены слепым интеллектуализмом. И с такой же серьезностью они погружались в близкое и более удаленное прошлое, чтобы открыть как можно больше сведений из истории жизни планеты. С любовной дотошностью они постигали факты из жизни уже исчезнувших видов, таких как бронтозавры, гиппопотамы, шимпанзе, англичане, американцы, как, впрочем, и все еще существующих амеб. И хотя они не могли не наслаждаться удовольствием от забавных сторон жизни этих далеких существ, их восхищение было скорее продуктом нежного проникновения в эти простые натуры и лишь внешней стороной их осознания того, что примитив, по существу, является трагичным, потому что он слеп. И поэтому, пока они не пришли в итоге к тому, что основная работа человека должна состоять в заботе о будущем, они ощущали, что у него есть еще и моральный долг перед прошлым. Он должен сохранять его в своем собственном разуме если не как действительную жизнь, то хотя бы как существование. В будущем находились слава, наслаждение, величие духа. Будущее требовало работы, а не жалости и почитания; но в прошлом находились темнота, замешательство, потери и все зажатые обстоятельствами примитивные умы, озадаченные, истерзавшие друг друга в приступах собственной глупости, однако каждый и все вместе каким-то удивительным образом прекрасные.

Реконструкция прошлого, не только как абстрактной истории, годящейся лишь для романа, стала поэтому одним из главных занятий Пятых Людей. Многие посвятили себя этой работе, и каждый индивидуум специализировался очень подробно на каком-то определенном эпизоде из истории человека или животных и передавал свою работу в общее культурное наследие расы. Таким образом индивидуум все больше и больше чувствовал себя единственной слабой ниточкой между бездной, заполненной неповторимым, и безграничной пустотой несвершившегося. Сам будучи членом весьма достойной и преуспевающей расы, он позволял сдерживать свою жизненную энергию, усиливая за счет ее ощущение присутствия – призрачного присутствия – целых мириад менее удачливых существ, оставшихся в прошлом. Время от времени, и особенно в эпохи, когда современный мир казался наиболее обеспеченным и многообещающим, это преклонение перед примитивами и самим прошлым становилось доминирующей деятельностью расы, сменяя фазу возмущения против тиранической природы космоса фазой веры в то, что в общей панораме, в конце концов, этот ужас должен иметь право на существование. В этой последней тональности проскальзывало и то, что сама бесповоротность прошлого возвеличивает все предыдущее существование и облагораживает космос, как произведение трагического искусства облагораживается безвозвратностью потери. Именно настроение молчаливого согласия и веры и стало в итоге характерным для состояния Пятых Людей на многие миллионы лет.

Но Пятые Люди находились на пороге противоречивого открытия – открытия, которое должно было изменить все их отношение к существованию. Некие смутные биологические факты начали подталкивать их к подозрению, на основе лишь чистого опыта, что события прошлого не были просто несуществующими и что хотя они больше и не существуют в мирском обличье, они обладали вечным существованием в какой-то иной форме. Влияние этого все усиливавшегося подозрения в отношении прошлого привело к тому, что когда-то единая и гармоничная раса разделилась на некоторое время на две части: на тех, кто настаивал, что парадная красота вселенной требует трагической краткости всего материального, и на тех, кто намеревался показать, что живой разум может на самом деле охватывать прошлые события во всей их архаичности.

Читатели этой книги находятся не в том положении, чтобы осознавать всю остроту конфликта, угрожающего теперь уничтожить человечество. Они не могут подходить к нему с позиций расы, чья культура включала многовековое, полное восторга изучение непрерывно исчезающего космоса. Ортодоксам казалось, что новый взгляд был иконоборческим, дерзким и грубым. Их оппоненты, с другой стороны, настаивали на том, что вопрос должен решаться бесстрастно, в соответствии с фактами. Они были при этом в состоянии доказать, что такая фанатичная преданность эфемерности была, кроме того, всего лишь результатом того убеждения, что космос должен быть в высшей степени совершенным. Никому невозможно, как было заявлено, действительно непосредственно наблюдать эфемерность, кроме как в самом совершенстве. И возражение это было столь искренним, что партия ортодоксов фактически внезапно прервала «телепатическую» связь с бунтовщиками и даже пошла еще дальше – стала строить планы по их уничтожению. Не могло быть никаких сомнений, что если насилие и на самом деле будет использовано, то человеческой расе придется погибнуть, потому что среди человеческих видов с таким высоким уровнем сознания междоусобная война была грубым надругательством над их природой. Нельзя было давать возможность распространиться столь позорной духовной катастрофе. К счастью, однако, в самый последний момент победил здравый смысл. Иконоборцы получили право продолжать свои исследования, а вся раса ожидала результата.

2. Исследование времени

Эта первая попытка наступления на природу времени предполагала гигантскую работу как теоретического, так и практического плана. Именно из биологии был извлечен первый признак того, что прошлое по-прежнему сохраняется. И было необходимо заново сформулировать всю биологию и физические науки на языке новой идеи. С практической стороны стало необходимо предпринять огромное количество экспериментов, физиологических и психологических. Мы не можем подробно останавливаться на этой работе. Она длилась миллионы лет. Иногда на протяжении нескольких тысячелетий подряд это исследование составляло основное занятие всей расы; временами оно уходило на задний план или совершенно игнорировалось в течение целых эпох, которые были посвящены другим интересам. Проходил век за веком, но все попытки человека в этой области неизменно оказывались бесплодными. Затем, наконец, появился реальный успех.