Он садится за стол, спиной к стене, быстро озирается. Климова достаёт из холодильника стеклянную бутылку минеральной воды.

– Нет, хочу горячего. Ты знала, что у Зотова родственник воскрешённый?

– Да. Он много о нём говорил.

– И фамилию называл?

Климова включает электрический чайник.

– Фамилию?.. Сначала он говорил «этот человек». Потом – просто «он». Он был очень… расстроен?.. скорее, выбит из колеи. Да, сперва разозлился, потом растерялся. Как будто вся его жизнь развалилась. Как будто он узнал, например, что приёмный сын у родителей. Взятый в детдоме от каких-нибудь алкашей. Я говорила тебе, Зотов всегда очень старался, чтобы всё было по правилам. Чтобы всё было опрятно. У него был идеальный порядок – в документах, в жизни. Если бы Василий Иванович отпустил, он бы ушёл в настоящие структуры.

– Сбербанк-Газпром? Конечно. С распростёртыми объятиями. Василий Иванович, значит, не отпускал? Ага, а говоришь, пакетики. Нет, нет, только не зелёный. Я его видеть уже не могу.

– А потом, когда он привык и пригляделся… Это нельзя назвать смирением. Нельзя сказать, что он решил, что вот, прадедушка, какой ни есть… не отнесёшь на помойку. Он стал его… уважать? Нет, не знаю. Он стал о нём очень много думать. И под самый конец он перестал рассказывать.

– До чего он скользкий, этот Кошкин! – говорит полковник Татев с восхищением. Он проверяет, как заварился чай, кивает. – Всё сделал чужими руками – и от всех избавится. Даже меня обдурил. Я ему, конечно, не верил, но я не думал, что он так резко подставит эсеров. Кто же избавляется от эсеров, пока они добывают для тебя власть? – Он вертит в пальцах тяжёлую серебряную ложку. – Нет, я пью без сахара. Значит, пошли вопросы про деньги. Как они поделили эти деньги, Климова? Конфеток у тебя нет?

– …

– А теперь он говорит, что деньги пропали.

– Почему ты мне всё это рассказываешь?

– Наверное, потому что тебе это неинтересно. Так и тянет открыть душу. Почему ты мне соврала?

– Я тебе много врала. Что именно ты имеешь в виду?

– Директор музея к тебе давно не ходит. А вместо себя привёл нашего генерала.

– Он был не в форме. Так сразу и не скажешь, что генерал.

– Очень всё хорошо вышло. Так удачно всё вышло. Это лучше, чем музейные кражи и даже наркотрафик. У него террористическая сеть под носом, а он с блядьми прохлаждается. Вооружённый мятеж прямо за окошком. И предупреждали ведь, взрывчатку подбрасывали, в мэра стреляли… Может быть, это уже пособничество, а не простое служебное несоответствие? Я тут подумал, если мне родина на радостях отпуск даст и премию за проделанную работу, мы, может, съездим куда-нибудь? Белое море? Чёрное море? Поедем в Константинополь, Климова?

– Ты портишь мне настроение.

– Я привожу тебя в ярость. Это разные вещи.

– И куда мы так движемся?

– В никуда. Я готов рискнуть. Промурлыкай что-нибудь ободряющее.

– Промурлычь.

– Что-что?

– Нужно говорить «промурлычь». Плещет, блещет, машет, тычет, кудахчет, мурлычет.

– …Пучет.

– Нет, пукает. Если ты не имел в виду глагол «пучить». Но там другое окончание. Что теперь будет с родственником Зотова?

– Судьба генерала тебя не интересует?

– Мне она ясна. За один месяц потерять всех клиентов! – Климова смеётся. – Этот новый мэр, что о нём скажешь?

– Биркин? Нет. Думаю, что нет. Он всё с собой привёз, и вдобавок слишком трусливый. Наверное, любит ванильный секс.

– Ну, можно и ванильный.

– Он не пойдёт за ванильным сексом к тебе.

– …

– В Москве выбор богаче.

– Безусловно, в Москве выбор богаче. Так что ждёт этого бедного родственника?

– Он всё правильно разыграл, ничего ему не будет. И на самом деле у него касса пропала, или он говорит, что пропала… Разберутся между собой. Я бы на него поставил. Значит, не поедешь. Почему?

– Богатый московский выбор меня пугает.

– Что тебя держит в этой дыре?

– …Знаешь, Татев, почему все так ненавидят московских?

– Потому что мы вкалываем и живём хорошо.

– Вкалываете? На каких таких заводах? Вас не любят, потому что вы самозванцы и сами об этом знаете. Позиция абсолютного превосходства предписывает некоторую мягкость манер. Иначе это не выглядит абсолютным превосходством.

– …Это всё из-за того, что я сказал «дыра»?

– Конечно, это дыра.

– …

– Погляди, полиция приехала. А ты говоришь, буржуев не охраняют.

– Это их на Соборную послали, а они не хотят туда соваться. Орлы. Ну, чем займёмся? Приклони свою дурную голову на мою широкую грудь, и будем размышлять, как нам скоротать эту ночь.

– Могу научить тебя играть в пикет.

– В пикет? Ну да. Разумеется. Кто бы предположил, что ты играешь в подкидного. Подожди —

– Будешь плохо себя вести – сделаю больно.

– Одна мысль о тебе делает мне больно.

– …Я вот думаю, если деньги взял Зотов, а Зотова убили боевики, зачем тогда стрелять в Василия Ивановича?

– …Для тренировки? Одни заговорщики просто не знали о планах других. Или их намеренно ввели в заблуждение. Тебя так интересуют детали?

– Честное имя – не самая мелкая деталь. Зотов не стал бы участвовать ни в каком заговоре. Я не верю. Не мог его твой Кошкин настолько заморочить.

– Он и не участвовал. Его выманили. Тот, кого ты начал уважать и любить, новоприобретённый прадедушка, звонит в ночи – или когда это было? – и сообщает, что уже едут в твой магазин с автоматами наперевес, а тебе только что, как ты сам проболтался, завезли кассу, и ты, ничего другого не успевая, берёшь её и бежишь, по дороге названивая Василию Ивановичу, который в это время по какой-либо причине недоступен – может быть, как раз здесь, в этом доме, плавает в океане страсти… Это мелкая деталь или нет?

– …У них были автоматы?

– Нет, откуда. Раздобыть автомат не так легко.

– А после покушения все поверили, что у Василия Ивановича рыльце в пушку.

– Вот и разобрались. И зачем, спрашивается? Вместо пикета?

– Теперь у тебя есть стройная и внутренне непротиворечивая версия.

– Да. В этом её главный изъян. Дай мне скидку на ноябрь. Я все четверги не смогу использовать.

– Я не работаю с дисконтом. Это плохая примета. И на «Лафройг» не хватит…У кого же эти деньги сейчас?

– Что, стало интересно?

– Это незаинтересованный интерес. Бескорыстный. Как при чтении детективов.