И ведь трудно однозначно сказать – откуда шла тенденция превращения коммунистической идеологии в квазирелигию: «сверху» или «снизу». Малообразованным комиссарам гораздо проще было вести агитацию среди крестьян или солдат (то есть тех же самых крестьян), используя привычные народные представления. Кстати, величайший поэт революции Владимир Маяковский «с классиками марксизма» был знаком, мягко говоря, очень поверхностно. А если уж честно – то вовсе знаком не был. Но это ему отнюдь не мешало с большим успехом пропагандировать данную идеологию.

Но это и неважно. Главное – после смерти Ленина его наследие стало священным и неприкосновенным. В том, что он сказал или написал, сомневаться не полагалось. Хотя с точки зрения логики, Ленин был пусть и гениальным, но тоже человеком – и, соответственно неоднократно ошибался. Во время жизни Ильича с ним очень даже спорили – те же самые Троцкий, Каменев и Зиновьев, «левые коммунисты» и многие другие. А Сталин весной 1917 года потихоньку не допускал ленинские тексты для публикации. Другое дело, что Ленин был очень искусным политиком – и в итоге умел продавливать свои решения. Но даже после Октябрьского переворота Ильич был всего лишь самым авторитетным человеком в партии. Первым среди равных – не более того.

А после смерти любое высказывание Ильича являлось священной истиной. Поэтому для современного человека стенограммы партийных съездов и прочих собраний большевиков после 1924 года очень трудны для понимания. Сложно понять – о чем они вообще говорят? А между тем, как это часто бывает, все просто. Автору этой книги ключ к пониманию большевистских споров дал специалист по истории религии. Он пояснил, что более всего дискуссии напоминают… богословские диспуты. Где все противники в виде главного аргумента аппелируют не к логике и здравому смыслу, а к цитатам «священного писания», то есть каким-то высказываниям Ленина. Благо Ильич за свою жизнь много чего наговорил и написал. Тем более Ленин являлся, прежде всего, не теоретиком, а политиком – то есть его высказывания соотносились с конкретными обстоятельствами, которые неоднократно менялись. Так что подтверждение цитатой можно найти чуть ли не чему угодно. Именно тогда и появился термин «ленинизм», который являлся «брендом». К 1924 году «научные марксисты», то есть те, кто воспринимал учение Карла Маркса как «светскую» идеологию, остались только в среде меньшевиков – а эти свободу высказываний имели лишь в эмиграции, где их особо никто и не слушал.

А впоследствии продолжателем дела Маркса-Ленина объявил себя лидер китайских коммунистов Мао Цзэдун. Прочитай Маркс его теории – «классика» бы удар хватил, настолько они отличаются от исходных посылок… Что не мешает маоистским организациям и теперь гордо именовать себя «марксистко-ленинскими».

В виде иллюстрации можно вспомнить шедший в 90-х годах спектакль Сергея Кургиняна «Стенограмма», поставленный по материалам XIV конференции ВКП(б) (апрель 1925 года). На этой конференции Сталин разгромил своих оппонентов – Троцкого и Зиновьева. В спектакле «теологическая» составляющая предельно заострена. К примеру, роли трех противоборствующих деятелей играл один актер, ни на кого из данных исторических персонажей не похожий. На вопрос, почему так, режиссер ответил: «Это Ленин в каждом из них».

Интересно, что в спектакле исполняется стихотворение Александра Блока «Скифы», являющееся манифестом русского империализма.

В раскрутке культа Ленина были заинтересованы все. Но наибольшую выгоду из этого извлек Сталин. Он-то учился в семинарии. И с богословскими диспутами против него уж явно лезть не стоило. Сталин великолепно владел искусством демагогии. Он легко жонглировал цитатами из Маркса и Ленина, обосновывая свою точку зрения. На его фоне оппоненты выглядели как-то блекло. Но все-таки идейная борьба была не главной.

В 1924 году начался так называемый «ленинский призыв» в партию. Пленум ЦК РКП(б) уже 29–31 января 1924 года вынес постановление «О приеме рабочих от станка в партию». Согласно ему в ряды РКП(б) в первую очередь принимались именно рабочие. Идейное содержание являлось таким: наш любимый вождь умер, теперь мы должны сплотить ряды. Очевидной причиной было то, что в партии, которая декларировалась как рабочая, доля рабочих составляла к 1924 году около 44 %. Ни для кого не являлось секретом, что в партию пролезло множество проходимцев и карьеристов. А вот рабочие стали из партии выходить…

Идея оказалась продуктивной. Со дня смерти Ленина, то есть с 22 января 1924 года до 15 мая (определенный Пленумом ЦК срок окончания «призыва») было подано более 350 тысяч заявлений о вступлении в партию, из них принято около 241 тысяч человек. Доля рабочих выросла в РКП(б) до 60 %.

Понятно, высказываться прямо против увеличения доли рабочих не смел никто из большевистских лидеров. Впрочем, большинство товарищей, скорее всего, просто не понимали, куда дует ветер.

Трудно сомневаться, что к этому мероприятию приложил руку Сталин. Ведь именно он «сидел на кадрах». В результате состав партии существенно менялся – и куда более значительную роль играли люди с совершенно иной психологией. Что хотели рабочие прежде всего? Да как всегда и всюду – чтобы заводы работали, а им нормальную зарплату платили. И зачем им для этого мировая революция? Кроме того, «ленинская гвардия» представляла собой замкнутую корпорацию, состоявшую прежде всего из бывших эмигрантов. Сталин был для них чужаком. Так что он потихоньку начал раскачивать эту касту.

Многочисленные противники Сталина давали этому мероприятию резко отрицательную оценку. Дескать, Сталин обеспечил приход в партию малограмотных рабочих, слабо разбирающихся в марксизме, которыми он легко манипулировал. Можно подумать, что Троцкий, когда вступал в РСДРП, обладал глубокими теоретическими знаниями.

Между тем Сталин все более открыто озвучивал свою главную «еретическую» мысль, которую ему и ставили в упрек противники, – «о возможности построения социализма в одной стране». Троцкий и его сторонники такую возможность решительно отрицали. Это было уже далеко не теоретическое разногласие. Дело тут даже не в социализме. К этому времени уже стало понятно, что капиталистический мир несколько покрепче, чем это казалось пламенным революционерам, – революции в других странах если и состоятся, то не прямо завтра. А сидеть дальше «в осажденной крепости» возможностей не имелось. То есть требовалось налаживать отношения с другими странами. И к этому были тенденции. Нэп, то есть частичное возрождение частного, на Западе оценивали по-разному. Многие полагали – это не «временное отступление», как утверждали большевики, а капитуляция перед экономическими законами. А ведь нэп – это не только появление частных ресторанов, лавочек и мастерских. Они-то как раз погоды не делали, потому что у большинства населения на продукцию и услуги нэпманов просто-напросто не хватало денег. Но советское правительство стало предоставлять западным фирмам концессии – то есть у них появился шанс вернуться в российскую экономику.

Так что логика у многих на Западе была проста: зачем нам воевать против СССР, вызывая недовольство собственного населения? (СССР был очень популярен среди рабочих, а они тогда бастовать умели и любили.) Не проще ли, пользуясь случаем, внедриться… На самом деле для западников было совершенно неважно, какой флаг развивался над нашей страной. Так что в очередной раз завязывалась игра «кто кого кинет».