Весть о смерти Аиды мигом облетела наш маленький гарнизон. Все к ней относились с теплотой. То, что она живет с Виктором, ни для кого не было секретом. Поэтому многие приходили выразить Виктору свои соболезнования, узнав, что его нет, просили передать ему их, когда вернется.

Пришел и Модаев в сопровождении охраны. Мы с Сашкой обложили его матами и выгнали. Если бы не его лень и бездарность, то группа не просочилась бы деревню, и Аида была бы жива.

Через два дня вернулся Ахмед. Рассказал, что похороны Аиды прошли в Евлахе. Похоронили ее на том же кладбище, что и мужа. Виктор все время держался стойко, только когда начали закапывать могилу, он не выдержал. Потом замолчал, отвезли его в больницу. Он не реагирует ни на что. Просто как кукла какая-то. Поставишь — стоит, может так весь день простоять, уставившись в одну точку.

Владимира сразу по прибытию доставили в больницу. Череп целый, но сильная контузия и сильное сотрясение мозга. Через недели три можно будет забирать. У Вели тоже все хорошо. Через три недели Ахмед их всех заберет из больницы. Вот только за психическое здоровье Виктора все сильно опасаются.

Мы ничего не делали, просто жили, ели, спали, бродили по деревне. Жизнь текла размеренно. Пару раз ночью часовым казалось, что было нападение, немножко стреляли. Снайпер больше не досаждал. Видимо, ушел. Смерть Аиды была последней от рук противника. Иногда кто-то из ополченцев стрелял друг в друга из-за неприязненных отношений или по неосторожности. Но не насмерть, так, легкие ранения. Дисциплина катастрофически падала. Комбат пил беспробудно, Модаев часто составлял ему компанию. Мулла поначалу побегал, собирая всех на намаз, но быстро угомонился. На утренние и вечерние намазы ходили лишь фанаты с зелеными повязками. Участились случаи дезертирства, самовольных отлучек. Кого-то ловили, кто-то сам возвращался с откупными для командиров.

77

Обещанное пополнение прибыло лишь через две недели. Не было Гусейнова, лишь представители от вербовочной команды. Комбат даже не вышел. Видать серьезно ушел в запой.

Пошатывающейся походкой перед строем вышел Модаев, позади мулла, весь чистенький, сверкающий, прямо как ангелочек, на губах струилась змеиная слащавая, как нарисованная, улыбочка. В руках четки. Ну, прямо картинка «Добро пожаловать на войну, воины Аллаха!» На фоне небритой, помятой рожи Модаева он выгодно отличался.

Модаев начал что-то говорить про честь и Родину, пытаясь описать славный боевой путь батальона, при этом он постоянно путался в своих фразах, вдобавок его еще сильно покачивало.

Слово взял мулла. Он объяснил, что начальник штаба был ранен, сильно контужен, поэтому он так выступает. Потом началось обычное словоблудие относительно Аллаха, веры, войны с неверными и прочей галиматьи.

Мы тем временем, отчаянно борясь с сильнейшим похмельным синдромом, раскалывающей головной болью, рассматривали новобранцев. Контингент прежний, от семнадцати до пятидесяти лет. Все так же в глазах у многих, особенно молодежи, горел фанатичный огонек. Публика постарше переминалась с ноги на ногу, что-то вполголоса обсуждала, оглядываясь, некоторые курили, зажав сигарету в кулаке.

Какого хрена они приперлись на эту войну? Ну, понятно, многие помародерничать, многие из-за великих идей, кто-то из мести, но остальные что тут делают? А ну их всех в баню, башка болела, многодневное пьянство давало знать о себе. Но мы, в отличие от Модаева, нашли в себе силы привести себя в порядок.

Очередное представление муллы окончилось многократным криком новобранцев «Аллах акбар!» Это было раз десять и так громко, что и без того раскалывающаяся от похмелья голова просто разрывалась, в глазах плыли разноцветные круги.

Потом мулла, видя, что Модаев не в состоянии ничего путного сообщить собравшимся, представил нас. Но опять его речуга затянулась, он начал призывать новобранцев не обращать внимания на то, что мы неверные, мы все равно служим великому делу. При этом он говорил, что если мы будем чему-то их неправильно учить, то пусть они сразу обращаются к командирам. Удод в чалме!

Сашка подошел и что-то шепнул мулле на ухо, тот, не поворачивая головы, кивнул, и начал заканчивать.

— Ты чего спросил? — спросил я, затягиваясь сигаретой.

— Спросил, как у него здоровье, — Сашка, потирая виски, сплюнул.

— Не боишься?

— Плевать.

— Башка раскалывается, сейчас бы пивка, да в баньку, похмелье как рукой сняло бы. Ну, вроде заканчивает.

Мулла действительно закончил, но строй потом раз десять рявкнул во славу Аллаха и еще что-то в этом роде. Я был уже готов разорвать муллу с его проповедями. Одно радовало, что при каждом крике новобранцев не одни мы мучались, Модаев тоже корчил рожи при каждом патриотическом или религиозном вопле. Ему, по всей видимости, было тяжелее нас. Мелочь. Но она радовала нас с Сашкой. После этого толпу новоявленных воинов Аллаха, т. н. шахидов, готовых погибнуть за зеленое знамя пророка, отвели и разместили по домам. Мы же с Александром пошли продолжать бой с зеленым змием. Последний нам был более приятен и близок, чем вся эта толпа полуумков, не наигравшихся в детстве в войну.

Потом два дня мы с пеной у рта спорили с «особым совещанием» нашего батальона, распределяя людей. Мулла гнул свою линию, что молокан надо равномерно распределить по ротам, чтобы они прониклись верой в светлое будущее Аллаха. Модаев-козел поддерживал своего замполита-муллу. Но, тем не менее, нам удалось добиться нашего варианта распределения: чтобы после обучения молокане из новобранцев попали в первую роту, в которой было достаточно славян-христиан. Опять же нашими стараниями «зеленоповязочников» — воинов Пророка мы тоже запихнули в первую штурмовую.

78

И начались будни учебы. Только осень вносила свои коррективы. Начались дожди, наступил ноябрь. Грязь, жирная, размокшая земля расползалась под ногами, облепляя обувь, каждый шаг давался с трудом. Но приходилось и ползать, и окапываться на местности, маскироваться на местности. Все это было очень тяжело. Дожди были затяжными, обувь, одежда не успевали просохнуть, оружие заставляли чистить каждый день.

Сопливым пацанам и мужикам за сорок лет приходилось особенно тяжело. Порой возникали роптания, но мы их быстро пресекали. Проводя, например, занятия по физ. подготовке в виде марш-бросков на десять километров. После этого тем, кто шумел, и по чьей милости пришлось побегать, просто набили морду. Нас это мало касалось.

Изнурительный темп занятий помогал вытеснять все лишние мысли из головы. Приходили, умывались, стирали форму. Брали второй комплект, который нам раздобыл Ахмед, вешали сушиться первый, потом легкий ужин, по стакану коньяка и спать. Зачастую засыпал без снов, просто отрубался, но когда что-то снилось, то это была моя жена — Ирина.

Ахмед жил с нами, снабжая нас новостями, которые приносил ежедневно. Новостей особых не было. Нуриев запивался «по-черному», к нему присоединился Модаев, мулла периодически показывался на наших занятиях, смотрел, что-то шептал, возводил к небу руки. Но мы не обращали на него никакого внимания, не мешает и ладно, морду набить все равно не удастся.