– Есть, – сказал Эскаргот, – но только вы недолго. Свистните три раза, чтобы мы знали, что это вы. Если что-то случится, кричите. Мы будем бить в сковородки, если увидим что-нибудь подозрительное.

– Хорошо, – ответил Джонатан, – думаю, это займет не больше минуты – сходить и посмотреть, что там.

Они с Профессором вышли из рубки и скрылись в темноте; каждый держал в руках крепкую дубинку. Друзья спрыгнули на берег и зашагали по тропинке, влажной от дождя. Джонатан вдруг подумал, как странно и жутко, что вокруг не слышно ни кваканья лягушек, ни стрекота сверчков, – лишь плач, время от времени прерывавший жуткую, как у смерти за пазухой, тишину.

Джонатан пожалел, что они не прихватили с собой фонарь, и почувствовал дикое желание броситься назад к плоту и взять его с собой. Но тропинка была видна достаточно хорошо, да и впереди мелькало освещенное окно хижины. Поэтому Джонатан не поддался этому желанию и поспешил вперед, а Профессор – следом за ним.

Тропинка вилась между деревьями, густые кроны которых заслоняли небо почти полностью. Прежде чем углубиться в лес, Джонатан взглянул вверх и увидел бегущие по небу облака, а на их фоне – что-то похожее на летучую мышь, несущуюся в сторону реки.

Тропа, которая, как полагал Джонатан, должна была, привести их прямо к хижине, вдруг резко свернула, вправо. Друзья остановились, подозревая, что здесь может быть какая-то уловка, но тут увидели огонек – свет в окошке, который они было потеряли из виду, – он возник прямо впереди. Плач теперь был слышен намного громче, чем раньше. Однако, когда они двинулись в сторону хижины, свет как будто начал меркнуть. Наконец он погас совсем.

– Здесь что-то не так, – произнес Профессор. – Давай вернемся. Тут нужно смотреть в оба.

Джонатану пришлось согласиться. Свет погас, плач утих, а они были совершенно одни в этом глухом лесу. Он взвесил на руке свою дубинку, и это его немного успокоило. Но он был бы гораздо более спокоен, если бы рядом с ними оказались десятка два гномов со своими топорами наперевес.

Не успели они пройти и двадцати футов, как тропинка внезапно раздвоилась, что было очень странно. Ни Джонатан, ни Профессор Вурцл не могли бы сказать, какая тропа им нужна, и ни один из них не замечал этого раздвоения пять минут назад. На самом же деле ни одна из этих двух тропинок не была похожей на ту, по которой они недавно шли. Эти казались просто черными туннелями, ведущими глубоко в лес. После минутных колебаний друзья выбрали ту тропинку, которая вроде бы вела в сторону заводи.

Но через сотню футов тропинка внезапно закончилась. Им не оставалось ничего иного, как вернуться обратно. Но едва они сделали несколько шагов, как справа опять увидели окошко хижины и мерцающий отблеск свечей. И почти сразу же вновь послышался плач – казалось, он стал еще громче, – плач, прерываемый мученическими и скорбными стонами, как будто кто-то очень сильно горевал.

Друзья на секунду остановились, вслушиваясь, но в промежутках между стонами и плачем не было слышно даже шороха листвы. В какой-то миг Джонатан подумал, а не броситься ли обратно напрямик через лес, с громкими криками, как посоветовал Эскаргот. Но размышления эти его остановили. У Профессора был очень решительный вид, такой, как будто он собирался кого-то проучить. Поэтому Джонатан крепче сжал дубинку, собрался с духом и стал пробираться между деревьями к хижине.

Они находились уже совсем близко, почти в десяти футах от нее, и тут вновь раздался плач. Они услышали завывание, похожее на крик баньши, и над головой опять промелькнула летучая мышь. Джонатан почувствовал, как что-то задело его шляпу, и взмахнул дубинкой, но промахнулся. Внезапно все опять стихло. В темноте друзья натолкнулись на стенку хижины и принялись осторожно подбираться к окну – и в этот момент спять услышали плач и стоны. Держа в одной руке дубинку, а другой опираясь на раму, Джонатан и Профессор приподнялись на цыпочки и заглянули в окно.

Они увидели большую комнату, слабо освещенную огнем очага, почти без мебели, и такую пыльную и завешанную паутиной, как будто здесь очень долгое время никто не жил. Перед огнем, в деревянном кресле-качалке, кто-то сидел наклонив голову и уткнув лицо в руки и, покачиваясь, рыдал. На ней – а это, по-видимому, была та самая женщина – была черная накидка с капюшоном, прикрывавшим лицо. В очаге горел небольшой огонь, и позади женщины на стенах плясали темные тени.

Вдруг она перестала раскачиваться в кресле и повернула голову к окну. Капюшон откинулся назад, накидка распахнулась, и в красном мерцающем отсвете тлеющих углей Джонатан и Профессор увидели, что это никакая не женщина, а скелет, улыбающийся скелет, который смотрел на них пустыми глазницами, а сквозь клацающие зубы доносилось рыдание. Трясясь, словно он был невероятно старым, скелет поднялся с кресла и, помахивая костлявым пальцем, сделал несколько неверных шагов к окну, а затем разразился диким кудахтающим смехом.

Джонатан, услышав этот смех, инстинктивно, не думая, взмахнул своей дубинкой и со всего маху ударил по стеклу. Внезапно огонь в комнате погас, и внутри стало совершенно темно, лишь раздались шаркающие звуки шагов и ужасный вой. Джонатан и Профессор отшатнулись от окна и со всех ног побежали назад к плоту.

Каким– то образом они оказались на том самом месте, откуда в первый раз решили идти назад. Джонатан почти чувствовал, как в его плечо вцепились высохшие пальцы, он слышал за спиной ужасный смех, прерываемый страдальческим плачем и тяжелыми вздохами. Впереди, в темноте, раздавались громкие лязгающие звуки ударяемых друг о друга кастрюль и сковородок, сопровождаемые криками и лаем Ахава. Плот был отвязан, и он уплыл бы по течению реки, но застрял на месте благодаря якорю. Сбегая вниз по тропинке, мимо зарослей, оплетенных лозой дикого винограда, Джонатан и Профессор увидели, как освещаемый огнями плот покачивается на воде возле берега, футах в двадцати от того места, где он стоял прежде. Там творилось что-то страшное: в одну кучу смешались завывающие гоблины, Ахав носился взад-вперед по палубе, а Дули что было сил стучал сковородкой о кастрюлю, прерывая это занятие лишь для того, чтобы стукнуть той или другой какого-нибудь гоблина по голове. Время от времени из толпы гоблинов внезапно поднимался вверх один, раскачиваемый невидимой силой, взлетал в воздух и шлепался в воду -на поверхности заводи виднелась уже целая вереница голов гоблинов.

Джонатан побежал по крутому берегу, то и дело проваливаясь ногами в мутную воду. Из-за переплетенных корней деревьев, росших у самой реки, он заметил, что плот очень ярко освещен, и, к своему ужасу, понял, что это горели не фонари, а палуба. Фонари же были сбиты с крючков, на которых они висели, вокруг горело разлитое масло, и вся палуба была усыпана осколками стекла.

Гоблины гикали и улюлюкали, их было не меньше двух дюжин, что довольно странно – Джонатану казалось, что плот вряд ли мог вместить такое количество этих противных существ. Он дождался подходящего момента и сбросил двух гоблинов в воду. Один из них с бульканьем поплыл по реке вслед за своими приятелями, но второй – крупный безобразный гоблин – пронзительно завопил, что-то забормотал и, в бешенстве выкатив глаза – что, очевидно, служило своеобразным выражением эмоций у ему подобных, – предпринял попытку вновь влезть на плот. Джонатан принялся тушить огонь на палубе своей курткой, и к нему тут же присоединился Профессор. Второй гоблин ухитрился-таки забраться на плот и тут же схватил своей когтистой рукой Джонатана за лодыжку и дернул изо всех сил. Он почувствовал, как острые когти впились ему в ногу, от неожиданного толчка потерял равновесие и, уронив в огонь куртку, повалился спиной на стенку рубки.