Фергал не уходил за «политиленом». Он притворился, что уходит, чтобы испытать Драча, потому что чуял предательство. Это было место, где случалось худшее и процветали худшие. Может быть, что-то подсказало это Фергалу: змея, которая, возможно, снова перешептывалась с ним.

«Рыбак рыбака видит издалека».

И теперь Стефани снова начала дрожать, трястись и отчаянно желать освобождения, которого не могло быть, потому что она была загнана в угол и поймана, и посажена на цепь, и вынуждена помнить. Здесь у нее, прикованной к металлической кровати и глядящей на пустой шкаф с разбитыми зеркальными дверцами, не оставалось ничего важного, чтобы занять мысли. И снова, в своих воспоминаниях, она слышала, как Драч вопит: «Хорош! Перестань! Фергал!

Перестань!»

Когда первый удар врезался ему в лоб, Драч начал повторять это, пока его мозги пытались раскочегариться, чтобы он смог уговорить своего кореша-психопата одуматься. Но Фергал не обращал внимания. Фергал получал удовольствие. Наслаждался. Любой повод, любой предлог; насилие помогало ему почувствовать себя живым так, как ничто другое, даже алкоголь или наркотики. Теперь Стефани это понимала.

И ее память снова давала осечки, как было после того, как Райана забили до смерти. Большую часть произошедшего в комнате этим утром она смогла подавить, за исключением ключевых эпизодов, кислотного цвета сцен, которые быстро вонзались в ее мысли и повторяли ярчайшие моменты в замедленной съемке, прежде чем исчезнуть и вернуть ее в настоящее, к слабости в теле и вновь нахлынувшей тошноте.

А потом ей опять слышался голос Драча. Каким он сделался высоким, визжащим, когда более молодой мужчина, его друг, избивал его. И цикл невольных воспоминаний начинался заново.

Шея и лицо Фергала налились ярко-красным, а потом потемнели до фиолетово-черного цвета, на который было страшно смотреть, но от которого нельзя было оторвать глаз. Его лицо было сплошь желтые зубы, раздутые ноздри и щели глаз в наморщенной коже; он поистине рычал как зверь. Слюна хлестала из его рта, как будто он был бешеным лающим псом. Злоба преобразила его полностью.

– Это она! Это она! Хотела заставить меня настучать легавым!

Но попытки Драча спастись и перенаправить насилие в сторону Стефани только больше распаляли Фергала. И следующий удар в белое лицо Драча породил звук, как от столкновения крикетной битой с кокосом. В черепе эхо, челюсть дрожит.

Стефани была уверена, что у Драча сломалась шея или что его голова разлетелась осколками, как керамическая ваза.

– Ллляха-муха, типа, – пробормотал он и уронил руки, которыми пытался удержать Фергала, или оттолкнуть его; к тому моменту цель этого движения была так же неясна, как пьяный взгляд Драча.

Затем он попытался развернуться и убрести от нападающего, что произвело такую же реакцию, как бензин, подлитый в жаровню.

– Не смей от меня отворачиваться! – Фергал ревел это снова и снова, брызгая слюной и словно бы задавая ритм граду ударов, достающих до кости.

Невозможность легко достать лицо приятеля разъярила Фергала до того, что он ухватил клок волос Драча, на самой макушке, и потянул его голову вниз, чтобы влепить кулак в его физиономию. И хотя Стефани отвернулась, звук преследовал ее; такой треск, словно большая металлическая ложка равномерно била по открытой коробке яиц, обращая их в жижу.

Та часть ее, которую она узнала только в кухне первого этажа, чувства, которые она, вспоминая, все еще пыталась осудить, эмоции, которым, как думала она, не было места у нее внутри, неожиданно воспряли в тот момент со слепым и одуряющим возбуждением. И лишь после она возненавидела себя за это новое, ошеломительное желание. Но в момент уничтожения Драча ей хотелось скандировать: «Убей его! Убей его! Убей его!», пока Фергал бил, и бил, и бил что-то, затихшее на полу. Потом она подумала о Маргарите, юной, прекрасной Маргарите, и застонала, и почувствовала, как ее желудок пытается извергнуть свою пустоту в комнату, казавшуюся маленькой и незначительной в сравнении с буйством насилия, добавившим – Стефани была в этом уверена – очередной труп на счет дома № 82.

Но даже удары и пинки, наполовину загнавшие тело Драча под кровать, где он, задыхаясь, втягивал воздух сквозь заполнявшую разбитый рот кровь, не были достаточным наказанием и не уняли злобы Фергала. Потому что затем он вытащил Драча из-под кровати за курчавые волосы, протащил, как ребенка, по полу, оторвал от земли и швырнул его обмякшее тело в зеркальные двери шкафа.

Только серебристая лавина, рожденная пробившим две широкие стеклянные двери человеческим телом, вывела Фергала из жестокого транса. Какое-то время он казался дезориентированным и просто стоял на месте, шмыгая и разглядывая порезы на костяшках. В конце концов он посмотрел на Драча и бесстрастно сказал:

– Манда.

Неловко отставив одну руку и поддерживая ее запястье второй, Фергал вышел из комнаты, шмыгая на ходу.

И его уход вывел Стефани из ступора, и она заползла так далеко, как позволяла длина цепи, чтобы отыскать на ковре, схватить и забрать с собой длинный кусок зеркала, прежде чем вернуться на прежнюю свою позицию у изножья кровати.

Она просунула кусок стекла себе за спину, под кровать. И снова прислонилась к матрасу, задыхаясь и чуть не плача от облегчения, что насилие прекратилось.

Это было невероятно и невозможно, но Драч остался жив. Хотя он не сдвинулся оттуда, где лежал (наполовину в полости шкафа), но закашлялся и что-то пробормотал, прежде чем снова затихнуть.

Фергал, ухмыляясь, вернулся в комнату, с замотанной в мокрую туалетную бумагу рукой. Он смущенно улыбнулся Стефани, как будто в комнате не случилось ничего особенного, и сказал:

– Ой. – За этим последовала низкая и вымученная имитация смеха. – Наверно, у него головка болеть будет. Как думаешь? Хе-хе-хе.

Он пихнул затихшее и неподвижное тело Драча носком грязного ботинка:

– Я уж, честно говоря, и не вспомню, сколько ты, Драч, нарывался на головомойку.

В следующем, более естественном смешке слышалось злорадство. Отсмеявшись, он выплюнул длинную струю слюны и мокроты Драчу на спину, а потом потащил подельника в коридор – за ногу, по битому стеклу.

Фергал вернулся в комнату только для того, чтобы загнать самые крупные куски зеркала ногой под шкаф, подальше от Стефани. Пока он пинал стекло, она съеживалась от мысли, что он заглянет под кровать и найдет спрятанный ею осколок.

«Он забьет тебя ногами до смерти на том месте, где ты сидишь».

Но Фергал так и не подошел к кровати. А прежде чем выйти из комнаты, он улыбнулся ей:

– О, а ты не в курсе, та лавка у паба политиленом не торгует? Боюсь, придется тя закопать в саду под тем деревом, вместе с твоим парнем. Составишь ему компанию.

Стефани проснулась ранним утром от того, что ей было сыро и неудобно; она лежала, скорчившись в позе эмбриона, на полу возле кровати. Она вздрогнула, чувствуя себя неуютно в собственной коже, и поняла, что во сне у нее начались месячные.