– Сашка-Сашка, звал меня с собой хозяин. Шибко за границу звал. Зачем не поехал? Дом его сторожу. Детский сад придумали. Какая семья была! Асю как дочь любил. Вот этими руками из пожара тащил, – вдруг обратился к воспоминаниям Ахмат.

– Да знаю я. Знаю. Как внуки твои? – желая увести Ахмата от грустных воспоминаний, спросил Соткин.

– Слава Аллаху, живы-здоровы. Я Суровцеву правду сказал. Если внуков возьмут, все скажу. Про золото все скажу. Потому мне не знать лучше все.

– А он что?

– Сказал, про золото говорить станешь – и внуков и себя погубишь.

– Правильно он тебе сказал. Да и придумал он все тоже правильно. И я, и ты, и Россомахин не сможем без него точно указать, где главная часть. Да и зачем оно нам? Я из своих двух пудов золота за эти годы и ста граммов не израсходовал.

– Просить тебя хочу, Сашка. Немного денег надо. Внукам помочь. Сам золото менять не понесу.

– И это тоже правильно, Ахмат. Я продам сколько надо. Только мне дня два надо подумать. Четыре года в Томске не был. Надо осмотреться. К майданщику с золотишком не сунешься. Все скупщики краденого «стучат» куда надо. Но тут дело такое, что золото нам в городе все равно засветить нужно. Я подумаю, как и что... Словом, помогу.

– Спасибо, Сашка. Про Алину свою не спросил. Спросить боишься? – вдруг перелетел Ахмат на больную для Соткина тему.

Соткин тревожно взглянул на Ахмата. Он, конечно же, хотел его спросить об Алине, но действительно боялся услышать что-нибудь плохое. Он по-прежнему любил ее. И никого он больше не любил в этом мире так. Он понимал, что и она его любит, но желание ее переделать Соткина на свой лад было невыполнимо. Она и замуж за другого мужчину грозилась выйти, чтоб он, Соткин, опомнился и стал таким, каким виделся ей. Она ждала, что в последний момент перед ее замужеством он одумается и сам предложит ей руку и сердце. Он не предложил. А что он ей мог предложить? Белогвардеец. Это один он до сих пор мог уворачиваться от репрессий. Женись он на Алине, и ему не увернуться от большевистской пули. Но самое страшное, что и она не уцелеет, как не смогла уцелеть Ася.

– Мужа ее взяли, – стал рассказывать Ахмат.

– Давно?

– Как ты опять сел, так и его забрали.

– Как она живет?

– Ей помочь надо. Ребенок у нее.

Соткин еще раз налил себе водки. Представить Алину матерью он не мог. Ребенок. Может быть, это его ребенок? Зная характер Алины, он понимал: она может скрыть правду. Но, так или иначе, завтра он навестит ее. Деньги она, конечно, не возьмет. Да еще и скажет, что ворованного ей не надо. Придется найти способ помочь ей.

– Что молчим, Сашка? – грустно спросил хозяин Ахмат.

– Да вот думаю. Я раньше всегда ухмылялся, когда слышал, что не в деньгах счастье. А вот ведь и сам узнал, что не в деньгах... сейчас бы сбежал к черту от этого золота, но не могу. От него если и можно сбежать, только всем вместе и сразу. Тебе, мне, Россомахину и самому Суровцеву. Словом, не убежишь. Да и куда нам бежать?

– Суровцев не побежит. И нам не даст.

– Да и сами мы не побежим.

– Не побежим, – согласился Ахмат. – Это золото – страшный золото. Я тоже раньше думал, что много золота – счастья много. Золото всегда чужой, даже если оно твой. Оно сам по себе. В старину умней человек жил. Золото в могилу клал. Чтоб золото пропал совсем. И проклятие на золото клал.

– Что-то я не замечаю, чтоб эти проклятия кого-то остановили. Хотя черт его знает, – серьезно добавил Соткин. – Сколько раз, начиная с Гражданской войны, это золото хотели прибрать к рукам? Где-то мы не дали, а где-то невольно и черта вспомнишь...

Они долго в эти вечер и ночь разговаривали. Причастность к одной из запутанных тайн двадцатого столетия делала их необычайно откровенными друг с другом во всех вопросах личного характера.

* * *

Разговор их иногда нарушался неожиданным скрипом половиц в верхних этажах дома, принадлежавшего когда-то купцу Кураеву. Это после долгой зимы деревянное здание заново училось дышать теплым летним воздухом. Но казалось, что это ходит всеми брошенный и забытый домовой. И под землей тоже точно кто-то дышал тяжелым звериным дыханием. Туда, в подземелье, вел тайный ход, начинающийся за печкой. Его можно было обнаружить, если убрать в сторону лопаты, метлы, грабли, стоящие в углу. Затем аккуратно вынуть доски стены, а после того как в стене обнаружится полость, разобрать в ней пол. Потом спуститься в обнаружившийся лаз и при свете лампы или свечи, задуваемой потоком холодного воздуха из-под земли, разглядеть ступени, ведущие вниз, под выложенный кирпичом арочный потолок. Там, в известном только ему одному месте, хранится два пуда золота, закрепленного за Ахматом. Этим золотом он может пользоваться. Но основное назначение этого запаса – оберегать часть большую, хранящуюся в месте, которое точно известно одному Суровцеву. Подобное хранилище, но в другом конце города, есть и у Соткина. Правда, Соткину не раз приходилось там даже прятаться и короткое время жить. Туда он еще во время Гражданской войны притащил зачем-то рыцарские доспехи, до этого за каким-то чертом привезенные томским купцом из Европы и поставленные дома в гостиной. Два этих почитателя средневекового рыцарства, купец и Соткин, невольно стали творцами легенды о том, что в подземельях под Томском живут механические, железные люди.

1941 год. Июнь. Москва

Произошло то, что и должно было произойти. Суровцев ожидал, что его охранник и надзиратель Никодим однажды ему предложит совершить побег.

За этим предложением могло стоять как искреннее желание помочь Суровцеву, так и спланированное чекистами мероприятие. В последнее Суровцев почти не верил, но все же допускал и то, что его глухонемой надзиратель доложил начальству о своих неформальных контактах с заключенным. Тем не менее поручение его он выполнил. Поручение это Суровцев спланировал так, чтобы смысл его не был ясен никому из людей, его передававших. Истинный его смысл мог понять только тот, кто будет в конце цепочки. Это и поняли Ахмат и Соткин. А то, что до них поручение дошло, стало вчера ясно Суровцеву.

Его водили на допрос к новому, незнакомому следователю. Бедняга не знал, как этот допрос проводить. Он не мог принимать по отношению к Суровцеву меры физического воздействия, поскольку делом его занимаются другие, влиятельные люди, и не мог прямо его спросить о золоте. По характеру вопросов Суровцев понял, что в далекой Сибири, в Томске, местные чекисты в очередной раз рыщут по городу в поисках золота Колчака. И уже арестовано множество людей, из которых всеми возможными и невозможными средствами выколачивают показания. Но эти показания, правдивые и вымышленные, только запутывают и без того запутанное дело. А вопли и стенания допрашиваемых арестантов ничего не прибавляют и не убавляют в понимании ситуации.

Нужно сказать, что в отличие от Соткина Суровцев никогда не испытывал злорадства по отношению к своим противникам. Вступив в Гражданскую войну на перроне вокзала города Могилева, где толпа революционных матросов разрывала на куски тело главнокомандующего русской армии Духонина, он из этой войны вышел только однажды, когда оказался в 1-й Конной армии Буденного, воевавшей с польской армией. Лично Колчаком ему было поручено любой ценой сохранить часть золотого запаса России. Он его сохранил. Уже было понятно, что это золото не послужит Белому движению. Нет этого движения. И уже не будет.