«Дом – вот он, наверное, этот», – почему-то подумала Анна.

Дом был приземист, дряхл, хоть и свежеоштукатурен. Желтели заново вставленные, еще не окрашенные деревянные рамы. Где-то высоко женщина мыла окно. Она пела, скорее, напевала негнущимся голосом что-то простое, знакомое Анне с детства.

В темных воротах поселились два женских голоса. Анна слышала лишь отдельные слова, обрывки фраз, но по привычке ловила во всем второй опасный смысл, скрытно касающийся ее.

– При ней он, при ней, ясно тебе? – медленно проговорил засыпающий голос. – Капает у тебя из сумки, Лолитка.

– При ней. – Второй голос был уклончив и полон сгущенной сладости.

– Гости у Томки. Большие. Своего пристроить хочет, – проговорил голос, перекатывая во рту зевок. – Мясо одним куском. Духов французских полтора литра.

– При ней… при ней… – не выдержав, капнул медом скользящий голос.

Женщины вышли из полукруга ворот. Одну Анна не разглядела. Она несла на себе глыбу зеленого пятнистого стекла. Вторая, тонкая, ломкая, тут же смешалась с лучами солнца. Она перекосилась набок под тяжестью отвисшей сумки. Анна поймала уклончивый взгляд, обежавший ее. Тонкие лукавые ноги путались и переплетались с лучами.

– При ней… – сонно прозвучало из глыбы зеленого стекла, и обе женщины вошли в темный подъезд.

«Мне-то какое дело», – подумала Анна, но что-то неспокойное, проскользнувший намек почудился ей в этом случайно услышанном осколке разговора. Да о своем они, у каждого свое.

Анна оглядела стайку девочек, усевшихся легко и плотно на скамейке. Какие все красивые. Одеты, как на картинке, все импортное. Обо мне говорят. Смотрят. Они знают… Что знают? Нет, я совсем свихнулась, что они могут знать?

Девочки, вытянув шейки, зашептались. Одна из них, закинув голову, громко рассмеялась.

– Девочки, вы не скажете?.. – Анна спрашивала и сама боялась услышать ответ. – В какой квартире жил… живет… Андрей Евгеньевич?

– А вам зачем? – подозрительно прищурилась самая хорошенькая, с круглым румянцем, в джинсах с наклейками, в ярком свитере. Девочки, роняя разноцветные тени, окружили Анну быстрым опасным кольцом.

– Я его знакомая, – сказала Анна. – Просто по работе, – поправилась она.

– По работе? – Хорошенькая тряхнула гривкой волос, полных ручного ветра, и враждебное кольцо мгновенно распалось. Девочка вдруг по-детски защебетала: – Идемте, идемте, я вам покажу. Мы ковер купили.

Умер или нет? Умер, умер… Она не понимает, ребенок.

– Кать, скорей выходи! Кать, выходи! Кать! – огорченно запели девочки.

– А! – надменно отмахнулась Катя. – Надоели!

Она шла перед Анной, легко поворачивалась на ходу, гибко выгибая спину, поглядывая на нее из-под полога колеблемых коротким ветром волос. – Сюда, сюда! – Она хитро манила Анну за собой и вела куда-то в темноту.

Дверь в квартиру была распахнута настежь. Анна вошла в нее, как втягиваются в сон, когда понимаешь, что все это только снится, но проснуться нет сил. Какие-то квадраты, темные, пустые. Первый этаж, даже ниже. Куда она меня ведет? В подвал? Нет, это только кажется, что квадраты. Сейчас я войду и увижу гроб и там… Андрей.

Анна остановилась на пороге большой, бело-освещенной комнаты. Взгляд ее приковал огромный стол. Каменела снежная скатерть сквозь наброшенный клей целлофана. Крупные прозрачные куски хрусталя нахватали по две-три сытых радуги. Выпячивались огромные, надутые сахаром помидоры, рдел влажный редис.

Запах копченостей, маринада, чеснока показался Анне запахом разложения и тлена. Поминки? Так и есть, на поминки попала.

– Мама! – оглушив ее, крикнула девочка. – Тут тетя к дяде Андрею! С работы! – Âыкрикнув это, девочка, превратившись в зверька, звонко стуча коготками, одичало бросилась назад, взвизгнув на бегу: – Куда? Туфли разуйте!

– Проходите в залу! – услышала Анна крепкий голос.

Анна покорно скинула туфли и осталась стоять на пороге комнаты. Из столба взбаламученного света вышла кудрявая женщина в туго натянутом трикотажном платье. Вся она была выкроена из одной цельной мышцы. Ее тело под пестрой тканью разом оживало при каждом движении. Платье плотно обтягивало ее округлый живот и нежную альковную ямку под ним.

– Вы кто, его жена бывшая? – Женщина, блестя взглядом, оглядела Анну.

– Он… жив? – еле выговорила Анна.

– Тут он, за углом, – женщина загадочно скосила глаза и усмехнулась.

– Как за углом?

– Тут рядом. Да вы садитесь.

Женщина с ловкостью циркачки одной рукой подняла стул, нарушив их симметричный строй, и со стуком поставила его посреди комнаты. Лицо ее вдруг осыпали осенние веснушки, крепкие, как шляпки гвоздей.

– Извините, – прошептала Анна, – я видела, как он упал…

– Ничего. Спину только отшиб, – усмехнулась женщина. – Чего им, алкашам, сделается?

Она стояла и смотрела на Анну прямым, негнущимся взглядом.

– Тома меня зовут. Тамара. А вы садитесь.

Анна опустилась на стул посреди комнаты.

– Он мне про вас говорил, – победительно сказала Тамара. – Вас Анютой зовут. Я тоже гляжу – красивая! И чего им, мужикам, надо?

«Значит, он жив, – омертвело подумала Анна. – Просто я его никогда не увижу».

– Я… я пойду, – с трудом выговорила она.

– Да вы сидите себе, не стесняйтесь, – женщина белой, тоже в крепких веснушках рукой удержала Анну за плечо. – Вы чего? Повидать его хотите? Так вы мимо прошли. Ларек зеленый видали? Он там пивом торгует.

– Пивом? – бессмысленно повторила Анна. – Как… пивом?

Тут из высоких дверей, колыхаясь, выплыла непомерных размеров старуха в байковом платье, по края налитая водой.

– Ноги ломит. Отстегнуть бы их, да куда положить, не знаю. Стена сырая, – вздохнула животом старуха.

– У тебя не комната – Госдума, – весело откликнулась Тамара. – Потолки четыре метра, чего еще надо?

– А пол кривой, – с давней обидой колыхнула чревом старуха. – Бутылку положишь – катится. А щели какие? Того гляди, нога провалится. Не желаю я. Я снова на кухне спать буду, Томка, вот так.

– Спи, – равнодушно сказала Тамара, – надоело мне. Гости уйдут, ложись хоть на стол.

– Хоронишь меня, Тамарка, хоронишь. Сорок лет отработала, не нужна стала! – прорыдала животом старуха. Но для вида. Она глядела на Тамару с упоением гордости, любуясь ею. – Не буду на кухне спать, Катька меня отравит, газ откроет.

– Анфис, Анфис, – откуда-то появилась еще одна старушка, совсем маленькая, сухостью напоминающая воблу, плоско отливая медной чешуей, – ты говорила, больше бери, а я взяла миску и зараз съела. Такой засол… Секрет, что ли, знаешь, или капуста такая попалась, еще молодая?