Я приступила было к рассказу, но вместо слов у меня вдруг неудержимым потоком хлынули слезы. Да, современная эмансипированная женщина должна уметь справляться с такими пустяками, как убийство-другое, и не облегчать душу самозабвенными рыданиями на мужском плече, но ведь каждый имеет право на минутную слабость, не правда ли?

Мне даже на секунду показалось, что меня наконец выбросило волной на твердый берег после того, как я пережила долгие скитания, нападение пиратов, кораблекрушение и шторм…

– В здешней округе убито уже несколько женщин, – произнесла я наконец, захлебываясь слезами. – А мне так не хотелось пополнить собой список жертв, когда преступника ловили на меня, как на живца…

– А почему же ты в таком случае не попыталась держаться от убийств подальше? – строгим голосом поинтересовался Михаил, не забывавший, впрочем, успокоительно похлопывать меня по плечу. – Вечно борешься за почетное право разгребать за другими грязь! Кажется, твой нос просто чешется и зудит, если ты не сунешь его в какую-нибудь криминальную историю… Недаром тебя прозвали Ангелом Смерти – воистину где ты, там и убийства.

Ну это уже слишком! Для всякой нотации нужно уметь найти место и время, а сейчас подобные бестактные заявления совершенно не соответствовали обстановке…

– Может быть, ты еще посмеешь сказать, что я сама виновата? – возмущенно воскликнула я, чувствуя, как слезы стали высыхать сами собой. – Уж на этот раз я была просто паинькой из паинек! Занималась благотворительностью, утешала по мере сил бедную вдову и вовсе не давала никакого повода резать мне горло… И вообще, позволь заметить, пытаясь морализировать, ты ведешь себя как отвратительный зануда! Если бы я так по тебе не соскучилась, то уже вспомнила бы, что пора обидеться.

И все же обида кольнула в мое сердце, помогая мне взять себя в руки, прекратить плач и продолжить разговор с гордым спокойствием. Когда мне удалось настолько овладеть собой, что даже рассказ о происходивших в здешней глуши кровавых преступлениях я смогла невозмутимо довести до финальной точки, то есть до нападения на меня обезумевшего Степанчикова, жаждавшего перерезать мне бритвой горло, Михаил горько вздохнул.

– Я так и понял, что тут необходимо мое присутствие…

– Как ты мог это понять? – удивилась я.

– По твоему письму. Вернувшись из поездки на фронт обратно в Москву, я обнаружил в Земгоре подготовленные к отправке письма и успел перехватить те, что были адресованы мне. Иначе твое письмо искало бы меня еще месяц по фронтам. А оно преинтересное! Вот послушай.

Михаил вытащил из кармана френча измятый листок бумаги, исписанный моим кривоватым почерком, и выразительно прочел:

«Полагаю, что пара-тройка недель, проведенных в деревне, пойдут мне на пользу. Тут дивный лесной воздух, парное молоко, да и общество подобралось на редкость приятное, так что место это вполне подходящее, чтобы укрыться от суетной московской жизни. Наслаждаюсь покоем и должна сказать – безделье отлично сказывается на нервной системе.

Вот только постоянное недосыпание я тяжело переношу. Но что поделать, если нас тут по ночам тревожат призраки. Я, правда, усомнилась, что призраки – посланцы с того света, скорее это чья-то мистификация. Одно можно сказать с уверенностью – хорошо, что я прихватила браунинг… С ним я буквально не расстаюсь ни на минуту, и ночью приходится класть его под подушку».

Ну и что ты прикажешь обо всем этом думать, дорогая моя?

– Проклятье! – не удержалась я. – Не вредно иногда перечитывать то, что выползло из-под твоего пера, прежде чем отправлять письмо на почту. Я-то полагала, что пишу тебе радостное, веселое письмецо, чтобы не тревожился обо мне в поездке на фронт, и без того нелегкой, – и вот, пожалуйста, отвлеклась на очередную проблему и дописывала письмо, думая совсем о другом. И проговорилась нечаянно. Но что поделать, вранье никогда не было моей сильной стороной. Так ты приехал меня спасать?

– Может статься, и спасать. Во всяком случае мне нужно было на месте разобраться, для чего тебе так необходим браунинг под подушкой.

– О, кстати, о браунинге… Ты не будешь возражать, если мы прихватим браунинг и позавтракаем на лоне природы, на травке у ручья? Такой импровизированный пикник у воды. Погода сегодня к этому располагает.

– Пикник с утра пораньше? Это очень мило, но может быть, немного отложим? Там, поди, и роса еще не обсохла, у воды будет сыро, тебе не кажется?

– Увы, дорогой, с некоторыми неудобствами придется смириться. Мы должны сменить на посту хозяйку здешнего имения и штабс-капитана Салтыкова.

– Боже, волна милитаризма накрыла даже глубокий тыл. А что они, извини, делают на этом посту? Охраняют имение от диверсионных групп противника, мечтающих прорваться в Московскую губернию, чтобы обойти Первопрестольную с севера? Бдительность, конечно, великая вещь, но позволь напомнить – боевые действия ведутся на далеких западных окраинах и пропустить немцев к Москве наша армия не позволит себе ни при каких обстоятельствах! Этого не может быть потому, что этого не может быть никогда. И вообразить такое невозможно!

Пришлось объяснить, что пост в имении выставлен вовсе не для защиты от немцев, а совсем для других целей. В ручье омывается водами найденный нами клад, представляющий столь очевидную ценность, что на произвол судьбы его не кинешь. Приходится охранять. А охранять клад в паре с мужем мне будет много интереснее, чем в паре со старушкой няней, так что приехал Мишенька очень даже кстати.

Но поскольку Михаил не был знаком со всей предысторией поиска сокровищ, рассказ мой получился куцым и неубедительным, а на более подробное и обстоятельное изложение времени не было.

Пообещав, что у нас впереди еще много часов сидения у ручья и мы успеем обо всем наговориться, я потащила Мишу в парк.

– Господи, какой тут чудный воздух! Какая зелень! Какая тишина! – восхищался имением Ани мой супруг. – Знаешь, после войны я бы тоже с удовольствием поселился в каком-нибудь сельском уголке… Как ты на это смотришь? Мы наслаждались бы близостью природы, сельской простотой и, может быть, даже могли бы заняться обычным физическим трудом…

Поскольку я уже сполна насладилась всем перечисленным, то не смогла удержаться от замечания, приправленного легким сарказмом:

– О да, размахивая косой в лугах, ты был бы неотразим!

Аня и Валентин, являя преимущества сельской простоты, укутались в шинель и безмятежно дремали у погасшего костра, прижимаясь друг к другу. При желании все императорские ценности можно было выловить из воды и утащить прямо под носом у охраны.

Однако это впечатление оказалось обманчивым – как только я попыталась приблизиться, Валентин открыл глаза и даже схватился за оружие. Вот что значит фронтовая закалка!

Я представила Михаила и Валентина друг другу. Салтыков, будучи близким другом покойного Ивана Малашевича, как мне показалось, испытывал сложные чувства, пожимая руку моему нынешнему мужу, но во всяком случае старался этого не выдавать.