– Задай им жару, чокнутый засранец!

– Есть, сэр!

Я выехал на третью дорожку и встал перед стартовой чертой вместе с семью другими участниками заезда. Парень, занимавший вторую дорожку, повернулся ко мне.

– Привет. Ты новенький?

«Ко мне обращается враг».

– Ага, – ответил я.

– Круто. Удачи, новобранец.

Сотни язвительных, остроумных и очень обидных ремарок вертелись у меня на языке, но так и остались при мне.

Я улыбнулся парню.

– И тебе удачи, чувак.

Прозвучала команда «на старт», и у меня в крови забурлил адреналин. Восемь пар рук напряглись, готовые начать крутить колеса.

Грянул выстрел.

Мы налегли на ободы колес, все коляски тронулись с места: в первые секунды они катились медленно, но стремительно набирали скорость. Хорошее начало – залог победы.

Я начал просто отвратительно.

Сразу вырваться вперед не удалось, в итоге пятеро гонщиков заблокировали меня. Как и предупреждал тренер, мне пришлось выехать на внешнюю дорожку. В итоге после первых двухсот метров я оказался в хвосте гонки. Глубоко вздохнув, я изо всех сил напряг руки, пытаясь догнать соперников, и отыграл две позиции.

На втором повороте я ослушался наказа тренера и вклинился между двумя колясками. Я буквально чувствовал, как парни слева и справа от меня со свистом рассекают воздух.

Откуда-то издалека – наверное, с трибун – донеслись приглушенные крики и аплодисменты.

Я умудрился не перевернуться и даже ни с кем не столкнулся, но от усилий по спине потек холодный пот. На последнем прямом участке я увидел выбоину в дорожке и вклинился между двумя другими гонщиками, чтобы не угодить в кучу малу. Руки ныли и требовали передышки, легкие горели огнем, но я отыграл еще две позиции и пересек финишную черту четвертым.

Прежний я сейчас был бы вне себя от ярости, потому что не сумел победить. Черт возьми, да прежнего Уэса взбесила бы даже победа! Зато когда нынешний я пересек финишную черту, я был в восторге.

А еще меня охватило облегчение: я ведь не устроил свалку из восьми гоночных колясок и их седоков.

Когда мы ехали мимо трибун, толпа радостно улюлюкала. Мои руки налились свинцом, но я нашел в себе силы обменяться рукопожатиями с парой победителей. А потом я услышал…

– Ты мой мальчик, Блу!

Мои руки сорвались с ободов колес, сердце отчаянно заколотилось в груди, я поднял глаза и стал прочесывать взглядом трибуны.

Его было нетрудно заметить: он стоял, в то время как остальные зрители сидели. Он хлопал в ладоши, хотя все остальные уже уткнулись в мобильные телефоны. Он сунул два пальца в рот и свистнул.

– Так держать, Тёрнер!

«Черт возьми, он здесь. Он приехал. Ради меня».

Наши взгляды встретились, и Коннор вскинул вверх руку и улыбнулся широкой, хоть и неуверенной улыбкой. Я тоже поднял руку, чувствуя, что сердце колотится где-то в горле, так что там образовался огромный ком.

Я подъехал к своей команде и перелез в свое кресло, стараясь двигаться как можно быстрее. Тренер высказал нам свои критические соображения, и я кивнул, хотя почти не слушал. Пара ребят спросили, не хочу ли я пропустить по пиву.

– Нет, спасибо, – отказался я, натягивая толстовку. – В другой раз. – Я помолчал, а потом добавил: – В другой раз обязательно, ладно?

– Заметано.

С учащенно бьющимся сердцем я подкатил к Коннору – тот стоял возле трибун, сунув руки в карманы.

– Привет, – сказал я.

– Отличная гонка, старина.

– Спасибо. Откуда ты узнал о сегодняшних соревнованиях?

Коннор округлил глаза.

– Когда это я пропускал твои соревнования?

– Никогда, – проговорил я хрипло. – Отем тебе рассказала?

– Отем сказала Руби, а Руби рассказала мне.

Мы двинулись по беговой дорожке в сторону парковки, и несколько секунд над нами довлела неловкость.

– Как у нее дела? – спросил Коннор.

– Отлично, – ответил я, а потом решил отбросить все экивоки. – Вообще-то, она просто чудо. Каждый день рядом с ней – лучший день в моей жизни.

– Я рад, старик. Я серьезно.

– А Руби?

Коннор надул щеки и резко выдохнул.

– Я ее люблю.

– Ага, тем вечером ты уже это говорил.

Он засмеялся.

– Знаю, но мне хочется постоянно это повторять, потому что это правда. Ощущение волшебное, и это так просто.

У меня защемило сердце от радости при виде его счастья. Он почти стал прежним, только в глазах появилась новая глубина. Мне подумалось, что у всех солдат, побывавших на войне, становится такой взгляд.

– Ты этого заслуживаешь, – сказал я.

Последние несколько футов, остававшиеся до конца трибун, мы проделали в молчании.

– Погоди секунду, – сказал Коннор. Он присел на край одного из сидений, чтобы наши лица оказались на одном уровне. – Мне нужно кое-что тебе сказать.

– Нет, ты не…

– Да, должен, так что заткнись хоть раз в жизни и выслушай.

Его голос звучал весело, но глаза смотрели серьезно.

Я заткнулся и стал слушать.

– Прости, что я тогда уехал. Я чувствовал себя ответственным за то, что с тобой случилось. Мне было мучительно больно видеть, во что превратилась твоя жизнь, но больше всего меня убивало то, что я ничего не мог исправить. Мне хотелось поменяться с тобой местами. – Он машинально потер левый локоть. – Поэтому я попытался исправить себя, но сделать это здесь и тем более в Бостоне я не мог.

Повисло короткое молчание. Раскол между нами существовал всегда, его подпитывали моя старая боль и разрушающая меня самого злость. Дрейки думали, что я поддержу Коннора, помогу ему в учебе, но, по правде говоря, это он годами поддерживал меня – без него я бы давно уничтожил самого себя.

– Ты был во всём прав, – признался я. – Я действительно не мог постоять за себя, отвергал всё хорошее, что было в моей жизни, потому что полагал себя недостойным счастья и никому не верил. Я заранее считал, что меня отвергнут, и поэтому портил отношения с людьми до того, как они начинались. – Я посмотрел на него. – С тобой я вел себя так же. Ты был лучшим, что случилось в моей жизни с того самого дня, когда тот парень, как там его звали, опрокинул тарелку с едой мне на колени. А я никогда тебе об этом не говорил.

– Тебе и не нужно было этого говорить, старик.

– Нужно. Некоторые вещи нужно говорить вслух.

Коннор кивнул.

– Ты спас мне жизнь в Сирии. Закрыл меня от взрыва и спас.