До возникновения национальных государств самой мощной формой политической организации оставались слабо связанные собрания территорий с квазинезависимыми властями, воплощенными во многочисленных фигурах на многочисленных уровнях. Верховному лидеру приходилось действовать через множество посредников. Случись ему отдать приказ – каждая властная фигура, через которую приказ проходил, могла как угодно переделать его по своему вкусу, не говоря уж об искажениях при переводе на разные языки, о согласованиях с местными обычаями, да и о том, что на самых нижних, местных уровнях люди могли просто забыть (или отказаться) передать его дальше. Разъяренный рев величайшего из императоров, пока долетал до отдаленной деревушки на границе его владений, превращался в едва слышный шум. Но в национальном государстве, где все говорили более или менее на одном языке, правила сверху донизу устанавливала единая сеть чиновников, все думали и видели мир более или менее одинаково, политика короля без особых искажений достигала даже самых отдаленных уголков его королевства.

Я не говорю, что к 1350 или 1400 годам Англия и Франция уже были национальными государствами: но они, как и некоторые княжества северной Европы, двигались в этом направлении. Возникновение национального государства позволяло единому правительству вести политику, влияющую на все стороны жизни людей, живущих на его территории – людей, все еще мыслящих себя подданными, но потихоньку становящихся гражданами. Так что позже, когда Запад пришел на Восток, национальные государства врезались в рыхлые телеса империй, как нож врезается в масло.

Европейский поиск морского пути в Индию, прямое следствие Крестовых походов, начался именно во время, когда в Европе начали формироваться национальные государства; в это же время протестантская Реформация превратила индивидуального человека в важного субъекта, действующего на историческом поле, и в это же время синергия индивидуализма и возрождения интереса к классикам дала начало современной науке.

В 1488 году португальский исследователь Бартоломеу Диаш обогнул мыс Доброй Надежды, доказав наконец, что путь из Атлантики в Индийский океан морем возможен. По его следам двинулись другие мореплаватели. А в 1492 году Христофор Колумб пересек Атлантику и открыл два континента, доселе неизвестные европейцам. Теперь туда и оттуда тоже начали плавать корабли.

Поскольку экспедицию Колумба финансировала Испания, она и получила первой доступ к новооткрытым материкам. Эта удача на некоторое время сделала Испанию богатейшей страной Европы. Испания высосала из Америки столько золота и так безрассудно тратила его дома, что обрушила европейский золотой рынок. По иронии судьбы, этот крах уничтожил испанскую экономику, и Испания превратилась в одну из беднейших европейских стран.

Однако золото обеих Америк промыло и всю европейскую экономику. Произошло это как раз в то время, когда в Западной Европе укреплялись национальные государства, а национальные государства имеют такую внутреннюю связность, что склонны действовать «как люди». До возникновения национального государства какой-нибудь человек в Англии не мог надеяться, что «Англия» станет богаче, и испытывать личное удовлетворение или гордость, если это происходило. Он мог мечтать, чтобы богатство притекло на его территорию, желать богатства своему городу, своей семье, даже королю; но Англии? А что такое «Англия»? Теперь, однако, в тех местах, где люди воспринимали себя как «нацию», для них было легко и даже неизбежно думать в терминах политики, благотворной для нации в целом. Одним из видов такой политики стал меркантилизм.

Меркантилизм – на самом деле понятие довольно простое. Основан он на представлении, что экономика нации подобна экономике отдельного человека. Если человек много зарабатывает и мало тратит, он гарантированно становится богат. Для каждого отдельного человека наилучшая форма дохода – в золоте. Накопи много золота – и о будущем можешь не беспокоиться. Поэтому люди в Западной Европе легко поверили, что ключ к богатству их стран – накопить как можно больше золота и как можно меньше его тратить. И понимали, как это сделать: продавать побольше товаров друзьям и соседям за золото, а не покупать, по возможности, ничего.

Чтобы много продавать, надо много производить. Чтобы ничего не покупать, надо быть самодостаточными. Но как может государство только продавать, ничего не покупая? Откуда же брать сырье? Здесь меркантилизм – который переплетался с национализмом, который переплетался с протестантской Реформацией, которая переплеталась с индивидуалистической этикой, которая переплеталась с возрожденческим гуманизмом – пересекался с европейской тягой к морю и жаждой исследования мира, выросшей напрямую из Крестовых походов.

Все эти перекрестные, оплодотворяющие друг друга движения достигли своей вершины в Европе около 1600 года. В этот момент европейцы были непревзойденными моряками. Быстро организовывали компактные национальные государства. Переосмысляли мир в научном ключе. Карманы им жгло американское золото. Их экономику двигали вперед предприниматели-протокапиталисты, вооруженные индивидуалистической этикой.

Поистине невероятно, что все эти перемены остались практически не замечены мусульманским миром, где в этот самый момент взошли на свои вершины цивилизация Моголов в Индии, культура Сефевидов в Персии, а Османская империя только что прошла пик своего могущества в Малой Азии, Месопотамии, Леванте, Хиджазе, Египте и Северной Африке.

А потом эти два мира встретились.

905–1266 годы п. Х.

1500–1850 годы н. э.

Между 1500 и 1800 годами западные европейцы очень много плавали по свету и колонизовали практически всё. Некоторые земли они просто захватывали и заменяли собой их природных обитателей: такую судьбу претерпели Северная Америка и Австралия, ставшие заокеанскими продолжениями Европы.

В других регионах они оставляли их изначальных жителей на своем месте, однако сами становились над ними правящей элитой и захватывали контроль над всеми ресурсами. Часть изначального населения становилась их слугами или рабами, прочие выживали в стесненных обстоятельствах, как могли. Такова была судьба жителей большей части Южной Америки и Африки южнее Сахары.

Но в некоторых местах – прежде всего, в Китае и на исконных исламских землях – европейцы сталкивались с хорошо организованными, богатыми, технически продвинутыми обществами, на вид вполне способными дать им отпор, так что взаимодействие с ними строилось по более тонким правилам. Взаимодействие европейцев с исламским миром получилось сложным и драматичным, во-первых, потому, что западных европейцев с мусульманами уже связывала довольно запутанная история, и во-вторых, потому, что они начали просачиваться в исламский мир именно тогда, когда три мусульманские империи находились на пике своей славы и могущества.

Одно необходимо сказать четко и ясно: проникновение европейцев в мусульманский мир никогда не доходило до степени «столкновения цивилизаций» (если использовать термин, придуманный в 1990-х годах). В этот период колонизации «европейская цивилизация» никогда не воевала с «исламской»: именно в этом ключ к пониманию всего, что случилось дальше. В сущности, после 1500 года западные европейцы являлись в восточный исламский мир почти исключительно как купцы. Что может быть менее угрожающим? Торговля – то, чем занимаются люди вместо войны. Торговля – это же практически синоним мира!