– Ниче, отцепим, – пообещал пятидесятник Леонтьев – молодой, но уже с легкой сединой на висках.

Рослый швед, украшенный золотым нагрудником с королевскими львами и офицерским шарфом, начальственно рыкнул, и к обители двинулись парламентеры. Впереди шел матрос с белым флагом. За ним – барабанщик, следом – усатый верзила с королевским штандартом. Замыкали шествие пять солдат, в стальных панцирях и касках, с мушкетами на плечах. Последним горделиво выступал человек русского обличья – в долгополом кафтане и с бородой. Толмач (а кто это еще мог быть?) пытался попасть в такт, но получалось у него нелепо.

– Красиво идут, черти! – завистливо сказал Леонтьев и спохватился: – Прости, отец игумен, случайно вырвалось.

Отец Иринарх, неодобрительно посмотрев на сквернослова, промолчал, а пятидесятник облегченно выдохнул – коли игумен сразу не взгрел, больше к этому возвращаться не будет.

– Ондрюшка, ты на мушкеты глянь. Нравятся? – поинтересовался Авраамий.

– Ндравятся, – вздохнул стрелец. – Их, поди, на посошки ставить не надо.

– Во-во, – кивнул брат-воевода. – Видывал я такие. С руки можно бить, а доспех прошибет насквозь. И стреляют не на пятьдесят шагов, как наши пищали, а на все сто. Надо стрельцов упредить, чтобы знали.

– Упрежу, – пообещал Леонтьев и мечтательно добавил: – Раздобыть бы штук пяток да рассмотреть хорошенько. Может, у нас такие делать научатся. Как, отец настоятель, сумеют кузнецы мушкеты делать?

– Эх ты, балабол, – беззлобно осадил его Авраамий. – Ты их заполучи вначале.

– Отец воевода, ты только прикажи! – оживился стрелец, переглядываясь со своими людьми.

– Нельзя. Под белым флагом идут, – вздохнул Палицын. – Да и не сделают наши кузнецы таких ружей. Тут сталь нужна добрая, а не железо.

– А на панцирях что за сумочки висят? – допытывался стрелец.

– Сумки патронные. Порох, чтобы каждый раз не отмерять, в бумажку заворачивают. Удобно!

– Надо бы перенять, – задумчиво сказал Леонтьев, потрогав собственную пороховницу из бычьего рога и сумочку с пулями. – Отец настоятель, бумагу дашь?

– Дам, – пообещал настоятель.

– Ага, – кивнул стрелец и стал размышлять вслух: – А ведь пулю-то тоже можно в бумажку завернуть. Будет фунтик – порох и пуля. Раз – и в ствол! Как думаешь, отец воевода?

Авраамий покачал головой:

– Если бумага плотная, то ее не сразу прожжешь. Немцы перед выстрелом бумажку скусывают, а порох в ствол засыпают.

– Жалко, – огорчился Леонтьев. – Надо бы такое придумать, чтобы пуля и порох вместе были…

– Разболтались, сороки. Вот вернемся в обитель – спорьте, сколько влезет, а пока помолчите! – повысил голос отец игумен, от чего и пятидесятник, и келарь притихли, как расшалившиеся детишки под окриком учителя.

Когда расстояние сократилось до пяти шагов, барабан смолк и вперед вышел старший офицер. Презрительно посмотрев на московитов, расправил усы и, вытащив из-под кирасы свиток, принялся монотонно читать – словно лаять! Закончив, торжественно свернул грамоту и уставился на монахов. Те лишь пожимали плечами. Кое-что было понятно – «Соловки», «рекс», «деус», а остальное…

– Прежний-то король по-нашему писал. Никак, у нынешнего толмачей путевых нет. Бедняга, – пожалел отец Иринарх короля Швеции.

– Его Феличестфо Густаф Атольф Фтарой, счытает, што еко поттанные далжны знать язык конунгарден Швереден, – неожиданно заявил офицер.

– Ишь, по-нашему бает, – обрадовался игумен. – К нам и голландцы приходят, и датчане, и англичане с франками. Где уж тут все языки-то постичь? Раз уж вы к нам явились – по-нашему говорите.

Офицер напыжился еще больше и щелкнул пальцами. Тотчас из задних рядов прибежал мужик в русском кафтане. Закатив глаза, толмач начал витийствовать:

– Его Величество, король Шведский, герцог Гольдштейнский, царь и государь великий Новгородский и Всея Руси, князь Ингерманландский, повелевает архимандриту Соловецкому сдать ключи от ворот, пороховые погреба и пушки губернатору Соловецкого лена Энкварту и беспрепятственно пропустить в монастырь шведских солдат. Оные воины разместятся в кордегардии, дабы оказать помощь инокам и местному населению. Стрельцам, размещенным в обители, следует принести присягу на верность Его Величеству и продолжать службу.

– Ну, что ни слово – ругательство! Нет бы сказать попросту – казарма, а то – кордегардия… – вздохнул настоятель. – Ингер… Инмерманландия… Так бы и говорил – Ижора… Лен соловецкий… Он где лен-то у нас видел? Не сеем мы льна…

– Не лен, а лен, – пояснил толмач, не заметив издевки. – У свеев так уезды называют. В Ингремандландии… тьфу, Индгерман… Ингерманландии, пять ленов – Ямский, Копорский, Нотебургский, Ивангородский и Соловецкий. Соловецкий – обер-лен, потому в нем комендантом целый полковник будет!

– Вона… – протянул игумен. – Целый полковник? Стало быть, полк тут размещать хотят? Они, чай, схизматики – лютеране. Что же им в православной обители делать? Палатки пусть на берегу ставят, водой там, чем-нить еще запасаются – и до свидания!

Толмач, хоть и с запинкой, перевел слова настоятеля офицеру. Тот, усмехнувшись еще презрительнее, ответил что-то на свейском, а потом добавил по-русски:

– Ми, есть, бутем, фас зашшышат оут поляк унд ингленд.

– Ну, спасибо, – насмешливо произнес настоятель. – Перетолмачь, что как-нибудь сами управимся. А схизматики в святой обители не нужны!

Выслушав перевод, Энкварт, покраснев лицом, процедил несколько слов.

– Герр полковник говорит, что если вы не впустите гарнизон, то ваши действия будут считаться изменой. Герр полковник имеет право вершить над вами суд, как над изменниками, – сообщил толмач, слащаво улыбаясь.

– С каких это пор свейский король нам законным государем стал? – поинтересовался отец Иринарх. – Расскажи-ка…

– Короля Густава собор всей русской земли царем избрал! – улыбаясь во всю пасть, сказал толмач. – А вы тут сидите, как медведи в берлоге, ничего не знаете.

– Чудно… – пожал плечами игумен. – Царя выбрали, а нас о том не известили. Ни грамоты не прислали, ни присяги.

Толмач озабоченно перевел фразу полковнику. Тот выслушал, закивал, а потом важно сообщил:

– Я упалнамоччен принять от фас присягу на ферность каролю Шведерен и русскаму цару Густафу!

Отец Иринарх с сожалением посмотрел на свеев:

– Я ведь нового ничего не скажу. О том еще отец Антоний писал – короля свейского мы русским царем не признаем, свеев в обитель не пустим.

Игумен развернулся и пошел прочь. Энкварт, проводив взглядом спину настоятеля, гаркнул на солдат. Под звуки барабана отряд ушел обратно, к шлюпкам. Отставший толмач жалостливо посмотрел на земляков.

– Эх, зря вы так, – с убеждением в правоте сказал переводчик. – У короля-то порядок! Пошли бы под королевскую-то руку, глядишь – жили бы себе, поживали… Свеи – это вам не ляхи с литвинами. Обитель возьмут да вас на стенах и перевешают.