Кабан, по всей вероятности, мыслил в том же направлении. Во всяком случае, дальше он не пошел. Пройдя пару шагов, оглянулся назад, отметил ускользающие в дымку силуэты и велел устроить привал.

Я не стал дожидаться чужой помощи. С трудом присел на корточки, а после уселся на задницу. Прямо на мокрую траву. Сыро, конечно, но, один черт, уже все пропитано этим туманом. И потом бояться простудиться, когда тебя в любую минуту могут пристрелить, это как-то совсем уж смешно.

Мунлайт сел рядом. Бандиты понемногу скидывали амуницию. Было в этом зрелище что-то от стриптиза. Без эротизма, но лишние детали гардероба летели на землю, и оставшийся без оружия, рюкзака и трофейной снаряги человек выглядел голым. Готов поспорить, что и чувствовали они себя не очень.

Я без рюкзака, автомата, ножа и БП, да еще и со связанными руками чувствовал себя примерно так, как если бы меня в чем мать родила высадили перед Мавзолеем Ленина и застегнули бы браслеты за спиной, лишив возможности прикрыться. У этих руки свободны, и оружие никто не отбирал, но останавливаться и разоблачаться подобным образом в таких местах не хочется. Если по уму, то отсюда вообще тянет бежать без оглядки. Только возможности такой у Кабана и компании нет.

Подошел Карась. Взъерошенный и сердитый. Рыкнул на Хлюпика и грубо завалил его на землю. Отрывается за то, что от Васьки нагоняй получил. Отыгрывается, на ком может. Ничего, весельчак, ты еще свое получишь. Будут у меня руки свободные, посчитаемся.

На этот раз Хлюпик уселся довольно быстро. Посмотрел на меня жалобно, словно извинялся за то, что оказался не спиной к спине впритирку, а лицом ко мне и далеко. Я прислушался к ощущениям. Руки ломило в плечах, а кисти онемели настолько, что пальцы уже ничего не чувствовали. Будь он рядом со мной, я бы все равно ничего не смог.

Волной накатило бессилие, за ним стала подступать паника. Я глубоко вдохнул. Раз, два, три. Выдох. Зашевелившаяся внутри истерика успокоилась прежде, чем успела набрать сил для рывка наружу.

Что же делать? Надо сосредоточиться и подумать. Я покосился на Муна. Тот сидел рядом и полировал кончиком языка сколотый зуб. Черт возьми, сколько ж всего произошло за какие-то полдня. Еще несколько часов назад он жевал травинку и был другом, а теперь…

- Слушай, какого хрена? - спросил я и тут же пожалел о сказанном.

Какая разница. Он враг. Все враги. Полагаться можно только на себя. Расслабляться нельзя ни с кем. Это война. Каждый шаг, каждое движение, каждое действие - это военный маневр.

Ты выходишь из дома. Идешь по улице. Навстречу кто-то прет. Это враг, пусть даже ты не знаешь его, а он в глаза не видел тебя. Пусть даже в какой-то своей далекой заоблачной жизни он замечательный человек. Сейчас он враг. Дорожка узкая, вдвоем не разойтись. И вы идете навстречу друг другу.

Маневр. Он уворачивается и отстраняется. Вы расходитесь, как в море корабли.

Маневр. Ты уступаешь ему дорогу. Он победил, хоть никто этого не заметил.

Маневр. Ни ты, ни он. Вы цепляете друг друга плечами. Расходитесь? Разворачиваетесь и лупите друг друга взглядами по щекам? Что дальше? Холодная война или начинаются открытые боевые действия?

Ты идешь по улице, садишься в метро, заходишь в магазин. Вокруг враги. Они могут читать книжку или спать. Они могут хмуро сверлить взглядом карту метрополитена или рекламу на стене. Они могут добродушно тебе улыбаться. Все это гримасы. На самом деле они враги. Их человечность, их лучшие качества касаются не тебя. Они никогда тебя не коснутся. Потому что ты чужой. Ты враг для них. А они враги для тебя. Между вами война.

И даже если они вроде бы тебе знакомы и с тобой на одной стороне, войну никто не отменял. Сегодняшний союзник может завтра стать противником. Никому нельзя доверять. Даже если тебя называют другом, лучшим другом, любимым. Никого нельзя подпускать ближе, чем на вытянутую руку. Никому нельзя позволять лезть в душу глубже верхней пуговицы на рубашке. Потому что жизнь - это война.

Кто этого не понял, тот обречен проигрывать.

Люди не бывают друзьями. Это так же невозможно, как дружба между двумя государствами. Можно строить добрососедские мины, улыбаться, но у каждого остается свой интерес. Никто ничего не делает просто так. Я, во всяком случае, такого не видел. Есть ты и они. И вы враги. Это там, в обычной скучной жизни. А здесь зона.

Она как дрожжи. Столкнулась с дерьмом, дерьмо и поперло.

Так чего же я хочу от Мунлайта? Я сам пустил его чуть ближе. Я сам доверился не глядя. Кто ж теперь дурак?

- Это они меня с хабаром поймали, - негромко заговорил Мунлайт, вырывая из размышлений. - Грохнуть хотели, а я отмазался. Сказал, что могу им одного чудака с богатой нычкой слить.

- Меня?

- Тебя, - усмехнулся Мун. - Я других таких не знаю, кто бы столько натаскал. Мы ведь с тобой не один день знакомы, я за тобой поглядываю. Ты таскаешь немного, но часто. Сбываешь не дорого, но постоянно. В зоне ты дольше, чем я. Сколько лет? Пять, шесть, восемь? Деньги ты не тратишь. Пить не пьешь почти, загулов не устраиваешь, все «Сто рентген» не угощаешь. На Арене деньги не просаживаешь. Значит, деньги лежат. Дальше простая арифметика. Прикидываем среднее месячное количество таскаемых тобой артефактов, умножаем, переводим в рубли по стандартному барыжьему курсу. И ты миллионер, Угрюмый. За такого миллионера можно не только жизнь купить. А мне много не нужно, я жить хочу.

Я откинулся на спину. Трава сырая, земля холодная, но мне почему-то было жарко.

- И чего, совесть не мучает? - поинтересовался я.

- С хрена ли? - удивился Мун весьма искренне, хотя в искренности его я все равно уверен не был. - Во-первых, ты все равно не знаешь, что с этими деньгами делать. Они тебе не нужны. Разве нет?

Мун ждал ответа. Я молчал. Туман мокрым саваном опускался на лицо. Я закрыл глаза. Он, конечно, прав, но разве его дело мои деньги считать и ими распоряжаться?

- А во-вторых, - продолжил Мун, так и не дождавшись ответа, - ты же сам орешь, что все вокруг дерьмо. Сколько раз от тебя слышал. Зона - дерьмо, сталкеры - дерьмо, бандиты - дерьмо. Таким, как ты, все дерьмо, где б они ни находились. Вы к миру, к людям относитесь, как к говну. Ты ж это дерьмо везде видишь. И где есть, и где нету. При этом привык, чтоб весь мир наизнанку выворачивался, доказывая тебе, что не все так дерьмово. А ты будешь это принимать как должное и выковыривать ложки дегтя в медовой бочке. Да даже если там чистейший мед будет, ты ж не успокоишься. Ты же тогда, сукин кот, придумаешь, почему чистый мед - это дерьмово.

Я открыл глаза и сел в три рывка, оттолкнувшись от земли бесчувственными связанными руками. Мун смотрел на меня с ухмылкой. Злобной, ядовитой, но при этом какой-то тоскливой. Грустный сарказм.

- Зона дерьмовое место? Я дерьмо? - спросил он. - Так хрена ж ты тогда обижаешься? Это не мир к тебе дерьмово относится, это ты к миру, как к дерьму. По каким меркам живешь, то и получаешь. Мне вот надоело слышать от тебя, что я шмат какашки. Если ты в этом так уверен, получи и распишись.