О ситуации в семнадцатой судили по Настиным глазам: если зареванные — больным хуже, если сияют голубизной — пошли на поправку.

К исходу первой недели врачи и медсестры валились с ног, зато за дверями семнадцатой и двенадцатой все чаще слышалась какая-то негоспитальная возня, доносился смех, с кухни начали носить остро пахнущие блюда. А однажды появился плотник и отодрал наглухо заколоченные окна — больным захотелось свежего воздуха.

Но самая большая сенсация произошла на рассвете тринадцатого дня. В углах стоящего в коридоре дивана прикорнули Зинаида Виссарионовна и Флори. Повалилась на столик и дежурившая в ту ночь Настя. И вдруг все трое как по команде проснулись. Чтобы не закричать, Настя зажала рот ладошкой. Флори щипал себя за щеку, думая, что еще спит. А Зинаида Виссарионовна плакала. Достал платок и невозмутимый Флори.

Им бы вскочить, бежать, но ноги не держали. А прямо на них двигалось полосатое привидение. Неуверенно, держась за стену, но двигалось, причем не по воздуху, а по красной ковровой дорожке. Около дивана привидение замерло, откашлялось и хрипловато попросило:

— Попить бы. Чайку, а? Так захотелось, что хоть вой.

Грохнула табуретка, и Настя взлетела как на крыльях.

— Игорь! Игоречек! Ты встал! Сам? Не может быть!

Игорь пожал плечами — чего, мол, особенного — и присел на диванный валик. Зинаида Виссарионовна как-то по-девчоночьи уткнулась в его острое плечо и заголосила пуще прежнего. Флори что-то говорил по-английски, размахивая руками, взволнованно бегал вокруг столика, а потом вдруг замер и приложил к губам палец.

— Тсс-с! — зашипел он.

Послышался слабый скрип — и в противоположном конце коридора приоткрылась белая дверь. Кто-то воровато выглянул и, неловко переставляя костыли, двинулся к дивану. Надо было видеть реакцию сдержанного джентльмена! Флори подпрыгнул чуть ли не до потолка, как-то странно взбрыкнул, издал гортанный клич и бросился к полосатой фигуре, вывалившейся из двенадцатой палаты.

— Виктория! — кричал он. — Побэ-э-да! Ура-а-а!

Потом Флори кинулся к дивану, подхватил Зинаиду Виссарионовну и закружил ее по коридору. Где-то хлопали двери, откуда-то бежали люди в белых халатах, они обнимались, целовались, поздравляли друг друга. А на диване, критически поглядывая на всю эту суетню, сидели два русских солдата в полосатых пижамах. Они еще не поняли, что вернулись с того света, что с них началась эра пенициллина — живой воды из плесени, которая вернет жизнь многим миллионам людей в самых разных уголках планеты.

— Браток, ты из семнадцатой? — спросило привидение на костылях.

— А ты из двенадцатой?

— Так точно.

— Чего вскочил-то?

— Попить бы. Так чаю захотелось, ну прямо невтерпеж!

— С лимончиком?

— Хорошо бы! Как догадался?

— Так я тоже приволокся за чаем. А они… Чего это они, а? — кивнул Игорь на возбужденных врачей.

— Радуются. Видно, не очень-то верили в свое лекарство.

— Эк, загнул! В лекарство они верили. Мы могли подвести.

— Это точно. Особенно я. И как это я поднялся?! Ведь на мне живого места нет. А вообще-то здорово, что мы пришли сюда вместе. Значит, ничья, значит, победила дружба.

— В каком смысле?

— Англичане говорили, что их пенициллин лучше и двенадцатая поправится быстрее, чем семнадцатая. А мы — в одно время, день в день.

— Минута в минуту! Знаешь, мне что-то расхотелось пить, — поднялся Игорь. — Пойду посмотрю, как там наши.

— Я тоже побреду в свою палату. Надо будить остальных — им тоже пора в строй. Разлеживаться некогда, конца войны еще не видно.

Опять этот сон! Опять налитые свинцом ноги, ставшие ватными руки, перехвативший горло крик. Снаряд все ближе! Он летит именно в ту воронку, на дне которой схоронился Громов. Надо выскакивать, надо бежать. Но совсем нет сил. Обычно Виктор просыпался за мгновение до того, как в воронку вонзался снаряд, на этот раз его растормошили гораздо раньше.

— Товарищ капитан! — трясли его за плечо. — Проснитесь, товарищ капитан!

— А? Что? Куда? — вынырнул он из выматывающего душу сна.

— Вас вызывает генерал, — доложил посыльный. — Немедленно.

— Есть, — привычно подтянулся Громов. — Сейчас буду.

Он быстро разделся, выскочил из хаты, побежал к колодцу, достал ведро воды, окатил себя с головы до ног, издал воинственный клич и кинулся одеваться. Через минуту на пороге появился аккуратно причесанный, подтянутый офицер и деловито зашагал в сторону полуразрушенной церкви, где размещался штаб дивизии.

— Товарищ генерал, — козырнул он, — капитан Громов по вашему приказанию прибыл.

— Проходи-проходи, — встал из-за стола Сажин и шагнул навстречу Виктору. — Жив-здоров? Проблемы есть?

Виктор открыл было рот, но Сажин усадил его на лавку.

— О проблемах потом. Из дома пишут?

— Так точно, пишут.

— Как там Маша? Дочь не болеет?

— Все в порядке, — широко улыбнулся Виктор. — Живут у моей матери, по-моему, очень дружно, так что тыл в полном порядке.

— А Рекс? — лукаво прищурился еще не привыкший к генеральским погонам и потому время от времени поправляющий их Сажин. — Какие подвиги на его совести? Много ли задавил молоденьких кобельков?

— Черт его знает, что делать с этим сексуальным маньяком! — не выдержал Громов и с силой хлопнул пилоткой по голенищу.

— А ты как думал?! — захохотал Сажин. — Закон природы!

— Какой там, к дьяволу, закон! Он же на себя не похож. Глаза блудливые, воняет, как от козла, жрет, как тигр, а ребра выпирают. Вы не поверите, но даже ко мне он приходит только по утрам. Навернет пару котелков каши — и опять к своим сучкам.

— Не к сучкам, а к дамам, — смеясь, поправил Виктора Сажин. — Да, подкузьмили тебе саперы, здорово подкузьмили.

— Вот именно! Жили себе не тужили, женского общества знать не знали — и вдруг такая пакость: под боком появляется саперная рота с двадцатью собаками. Ладно бы, кобелей привезли, а то ведь пятнадцать сучек и пять доходяг-кобельков.

— Весна — она и на фронте весна, — вздохнул Сажин. — А здесь, на Украине! Ты посмотри, какие кругом сады! Жгли их, топтали, а они цветут!

— Вот я и говорю, — гнул свое Виктор. — Нельзя ли саперов перевести куда-нибудь подальше? А то ведь потеряем хорошего солдата.

— Тут я с тобой согласен. Солдат по кличке Рекс — вояка что надо! Будь это в моей власти, честное слово, представил бы его к награде. А саперов передислоцировать не могу, они нужны именно здесь. Слушай, неужели пятеро мужиков не могут справиться с одним? Ведь зубы-то у них есть.