14 февраля Брейт решил вылететь на «Физелере-Шторхе» в Лысянку. Пилоту обычно удавалось найти подходящее место для посадки такого маленького самолета близко к расположению посещаемой части. В этот раз пилот приземлился в Лысянке, где Брейт встретил и Коля, и Франка у моста. Командир III танкового корпуса увидел, что севернее Гнилого Тикича, где солдаты Франка наступали в направлении Октября, хутора северо-восточнее Лысянки, идет тяжелый бой. За атакой следовала контратака, и успех легко превращался в неудачу. Граница между жизнью и смертью тоже была тонка, ярким примером чего стал командир немецкого танка, который, как было принято, вел бой, высунув голову из командирской башенки. По какой-то причине он решил залезть в танк, но только он убрал голову в башню, как бронебойный снаряд снес люк, который он еще не успел закрыть[189]. От Лысянки Октябрь отделял ручей, текущий в Гнилой Тикич. Ручей был неширок, но все же труднопреодолим для танков. Однако, когда наступила темнота, взвод под командованием обер-фельдфебеля Штриппеля захватил мост через ручей грузоподъемностью 40 тонн. Мост был невредим, и танк Штриппеля подбил два Т-34, охранявших его. Теперь Штриппель имел на своем счету 60 уничтоженных танков противника.

Захват нового пути на северо-восток был важным достижением. До сих пор 16-я танковая дивизия с приданным ей танковым полком Беке наступала на направлении главного удара, тогда как 1-я танковая дивизия обеспечивала прикрытие ее фланга. Но 14 февраля было принято решение о том, что основной удар будет нанесен из района Лысянки в связи с непроходимой местностью восточнее Хижинцев и упорным сопротивлением советских войск.

Чтобы закрыть промежуток между 1-й и 16-й танковыми дивизиями, боевая группа Питша из 17-й танковой дивизии получила приказ перейти в наступление севернее Гнилого Тикича вечером 13 февраля и подойти к Лысянке с северо-востока. Незадолго до полуночи боевая группа начала выдвигаться из Франковки в составе одного Pz-IV, трех StuG-III из 249-го дивизиона штурмовых орудий и нескольких бронетранспортеров с пехотой. Однако скоро одно штурмовое орудие и все бронетранспортеры вышли из строя. Пехоте — одному офицеру, двум фельдфебелям и 27 солдатам — пришлось забраться на броню Pz-IV и двух оставшихся штурмовых орудий. Через 10 часов движения на Чесновку, до которой было всего-то 10 километров, первая цель была наконец достигнута. Три «Тигра» из 506-го тяжелого танкового батальона присоединились к боевой группе Питша перед тем, как она продолжила путь по дороге на Лысянку.

На полпути между Чесновкой и Лысянкой маленький немецкий отряд попал под обстрел небольшой группой советских пехотинцев. Прежде чем противник отступил, командир одного из «Тигров» был ранен в голову. Когда боевой группе осталось всего два или три километра до Лысянки, сопротивление ей оказали более значительные силы советской пехоты, но и их заслон был легко преодолен. В перестрелке башню Pz-IV заклинило, и танк уже не мог принять участие в дальнейших боевых действиях. Кроме того, выстрелом советской самоходки был подбит один из «Тигров», но всем членам экипажа удалось выбраться из танка невредимыми. После короткого боя боевая группа Питша продолжила тяжелый путь через грязь, и в сумерках ее танки были обнаружены солдатами боевой группы Франка. К этому моменту отряд Питша выбрался к высоте северо-восточнее Лысянки. Однако Питш и Франк соединили свои силы только на следующий день.

Хотя боевая группа Питша была не особенно сильной, это было желанное подкрепление к небольшим силам боевой группы Франка. Как уже отмечалось, многие его танки были небоеспособны, пехоты тоже было очень мало. Потери были не особенно высокими, но отмечалось много случаев обморожений, «траншейной стопы» и болезней, вызванных плохими условиями пребывания. Больше всего страдала пехота, и ее боевые возможности существенно уменьшились. Боевая группа Беке страдала от тех же проблем, и вскоре различные отряды им на помощь пришлось собирать среди войск, находившихся западнее.

Но изъятие сил у частей, прикрывавших фланги, ставило их в опасное положение, хотя, как отмечалось выше, 13 февраля Хубе дал XXXXVI танковому корпусу указание подготовить одну дивизию к отправке на усиление частей на передовой. Этот вопрос вновь обсуждался Хубе и фон Манштейном 14 февраля. Фон Манштейн предлагал отправить на усиление III танкового корпуса 6-ю танковую дивизию. В принципе это был логичный выбор, но Хубе считал 4-ю горно-егерскую дивизию более подходящим кандидатом. В 6-й танковой дивизии оставалось не слишком много танков. В ее составе имелось 15 боеспособных Pz-IV, и без сомнения часть из них вышли бы из строя в ходе маршей по раскисшим дорогам. С другой стороны, в дивизии имелись значительные силы пехоты. Однако Хубе не верил, что 6-я танковая дивизия, чью подвижность вне хороших дорог ограничивали ее грузовики, сможет достаточно быстро добраться до передовой через море грязи, которое представляли собой дороги. Тот факт, что значительная часть сил 1-й танковой дивизии все еще находилась на дорогах, пробиваясь через грязь, служил достаточно красноречивым подтверждением его мнения. Вместо этого Хубе предлагал вывести с занимаемых позиций 4-ю горно-егерскую дивизию и направить ее в корпус Брейта. Фон Манштейн попросил Хубе более пристально изучить этот вопрос.

Посоветовавшись с начальником штаба XXXXVI танкового корпуса (в состав которого входили обе дивизии) и с начальником транспортной службы 1-й танковой армии, Хубе еще раз позвонил фон Манштейну, и вопрос был решен в пользу 4-й горно-егерской дивизии. Ее предполагалось перебросить в III танковый корпус главным образом по железной дороге. Было не очевидно, успеет ли она прибыть вовремя, чтобы помочь в спасении группы Штеммермана.

14 февраля III танковый корпус Брейта продвинулся незначительно, таким образом увеличив объем грузов, который необходимо было доставить группе Штеммермана в «мешок». Чтобы помочь самолетам найти место сброса грузов, были разожжены три костра в форме треугольника. Люфтваффе просило, чтобы район сброса освещали фары автомобилей, но им было так трудно преодолевать грязь, что правильно расположить машины не удалось. Костры, вероятно, оказали некоторую помощь экипажам самолетов, поскольку 44 самолета из 74 выделенных для решения этой задачи сбросили свой груз, состоявший из 20 тонн боеприпасов и 18 кубометров горючего. Эти запасы были очень кстати, но если учесть, что лишь одна дивизия могла легко истратить за день боев в два раза больше боеприпасов, становится понятнее, насколько шатким было положение окруженных войск. В окружении находились шесть дивизий, пусть и гораздо меньшей численности, чем предусматривалось их штатами. В течение ночи погода все больше ухудшалась, сделав невозможным полеты остальных самолетов, готовившихся сбрасывать грузы для группы Штеммермана[190].

Грязь также не позволила XXXXVII танковому корпусу оказывать серьезное давление на войска 2-го Украинского фронта. Фон Форман видел, что расход горючего у его танков из-за распутицы в пять раз превышает норму. При нынешнем состоянии местности танки расходовали одну полную заправку на 18 километров. Прочие машины вообще практически не могли сдвинуться с места, и на организацию серьезной атаки просто не хватало горючего. В связи с этим XXXXVII танковый корпус просто не мог воспользоваться ослаблением советской обороны, вызванным переброской большей части танков Ротмистрова в район между III танковым корпусом и группой Штеммермана.