– Разумеется.

– Мне удается сохранить хладнокровие, лишь припоминая все те перемены, что произошли на моем веку. Если ваше обещание относительно даты окончания войны сбудется, – похоже, придется принять всерьез и другие ваши предсказания. А тем временем – что бы вы еще хотели нам сказать?

– Пожалуй, больше ничего. Разве что вот это: во-первых, не спекулируйте на бирже после тысяча девятьсот двадцать девятого года; во-вторых, не играйте на понижение, если неверная догадка может вас разорить.

– Этот совет хорош для любого времени. Благодарю вас, сэр.

Мы с Кэрол и дети поцеловали на прощанье наших мужчин в воскресенье тридцатого июня, подождали, пока не отъедет машина капитана Бозелла, и разошлись по своим углам плакать.

Летом дела на фронте шли все хуже и хуже.

Только поздней осенью стало ясно, что мы одолеваем немцев. Кайзер отрекся от престола и бежал в Голландию – и мы поняли, что победим. Потом прилетела ложная весть о перемирии, и моя радость омрачалась тем, что оно произошло не одиннадцатого ноября.

Но истинное перемирие настало ровно в срок, одиннадцатого ноября, и все колокола, свистки, сирены и клаксоны – все, что только могло издавать шум, грянуло разом.

Только в нашем доме было тихо. В четверг Джордж принес домой номер «Пост», которую разносил, и там, в списке потерь, под рубрикой «ПРОПАЛИ БЕЗ ВЕСТИ», значилось: «Бронсон Тед, капрал ополчения Канзас-Сити».

Из пятидесяти с лишним лет моей жизни, от моего спасения в 1982 году до начала миссии, которая и привела меня в нынешнее положение, я около десяти лет затратила на изучение сравнительной истории – особенно истории тех временных линий, которые пытается защитить Круг Уробороса и которые сливаются в единую линию где-то с 1900 по 1940 год.

В эту связку миров входит и мой родной мир (временная линия Два, код «Лесли Лекруа»), а за ее пределами остаются неисчислимые, но гораздо более многочисленные экзотические временные линии – миры, где Колумб так и не отплыл в Индию (или не вернулся из плавания), где поселения викингов прижились и Америка стала называться «Великий Винланд», где Московская империя, владевшая Западным побережьем Северо-Американского континента, спорила с Испанской, владевшей Восточным (а королева Елизавета умирала в изгнании), где открытая Колумбом Америка уже принадлежала маньчжурской династии, – и другие миры со столь причудливой историей, что в ней трудно найти хоть какую-нибудь первоначальную линию, совпадающую с нашей.

Я почти уверена, что попала как раз в такой вот экзотический мир, о существовании которого никто ранее не подозревал.

Не только история занимала меня в то время – я зарабатывала себе на жизнь сначала помощницей медсестры, потом сестрой, потом терапевтом, потом стажером по омоложению (непрерывно обучаясь при этом), пока не перешла в Корпус времени.

Но как раз изучение истории и вселило в меня мысль попробовать себя в Корпусе.

Несколько временных линий, известных цивилизации, – так мы себя именуем – отщепляются от единой линии где-то около 1940 года. Одна из точек расхождения – съезд демократической партии, проводившийся в том году; все зависит от того, выдвинут или не выдвинут демократы Франклина Делано Рузвельта в президенты на третий срок, затем от того, выберут его или не выберут, затем от того, продержится ли он до конца Второй мировой войны.

На Первой временной линии, код «Джон Картер», демократы избрали своим кандидатом Пола Макнатта, но президентом стал республиканец Роберт Тафт[111].

В нескольких временных линиях, обозначенных общим кодом «Сирано», мистер Рузвельт был избран и на третий срок, и на четвертый, умер во время четвертого срока и его заменил на посту вице-президент, бывший сенатор от Миссури Гарри Трумэн. В моей временной линии такого сенатора не было, но из рассказов Брайана о Франции я помню некоего капитана Гарри Трумэна. «Оголтелый вояка, – говорил о нем Брайан, – прямо циркулярная пила, а не человек». Но тот Гарри Трумэн был не политик, а галантерейщик[112], так что вряд ли это одно и то же лицо. Брайни старался покупать перчатки и прочее только у капитана Трумэна. «Вымирающая порода, – отзывался он о нем, – джентльмен старого образца».

На временной линии Два, код «Лесли Лекруа», из которой происхожу и я, и Лазарус Лонг, и Бундок, мистер Рузвельт был выдвинут в президенты на третий срок в июле 1940 года, но умер от удара во время игры в теннис[113], в последних числах октября, что вызвало беспрецедентный конституционный кризис. Генри Уоллес, выдвинутый демократами в вице-президенты, заявил, что все демократические штаты обязаны по закону голосовать за него как за президента. Национальный комитет демократической партии имел на этот счет свое мнение, как и Коллегия выборщиков, и Верховный суд, – причем ни одно из этих мнений не совпадало с мнением Уоллеса. Была и четвертая точка зрения, поскольку обязанности президента с октября исполнял Джон Нэнс Гарнер[114], которого не выдвинули вновь и который вышел из своей партии после июльского съезда.

Я к этому еще вернусь, ведь я выросла на той временной линии. Однако заметьте вот что: мистер Рузвельт был сражен ударом, «когда играл в теннис».

Изучая сравнительную историю, я узнала, что во всех временных линиях, кроме нашей, мистер Рузвельт был с детства искалечен полиомиелитом и прикован к инвалидному креслу!

Влияние инфекционных болезней на ход истории – неувядающая тема для дискуссий у матемисториков Терциуса. Меня особенно интересует одна эпидемия, поскольку я при ней присутствовала. В моей временной линии испанская инфлюэнца за зиму восемнадцатого-девятнадцатого годов унесла пятьсот двадцать восемь тысяч жителей США и убила во Франции больше солдат, чем пули, снаряды и отравляющий газ. Что, если бы испанка пришла в Европу годом раньше? История, безусловно, изменилась бы, но каким образом? Что, если бы умер ефрейтор, назвавший потом себя Гитлером? Или изгнанник, назвавший себя Лениным? Или солдат по фамилии Петен? Эта инфлюэнца могла убить человека за одну ночь – я сама это не раз наблюдала.