– Скорее выпусти нас отсюда, – заторопил меня Енох.

– Каким ключом? – спросил я.

Ключей были десятки. И все они были одинаковыми, за исключением большого золотого ключа.

– О нет!

У Эммы вытянулось лицо.

Мы понимали, что скоро сюда ворвется охрана и, открывая все камеры, мы потеряем драгоценное время. Поэтому мы подбежали к двери в конце коридора, отперли ее и сунули ключи Хью, камера которого была ближе других.

– Отопри себя, а затем выпусти остальных, – скомандовал я.

– И ждите здесь, пока мы за вами не вернемся, – добавила Эмма.

– Еще чего! – фыркнул Хью. – Мы сами пойдем за вами!

Времени на споры не было, и в глубине души я был рад услышать такой ответ. Мы так долго сражались в одиночку, что мне не терпелось заполучить подкрепление.

Мы с Эммой налегли на тяжелую дверь, в последний раз оглянулись на своих друзей и переступили через порог.

* * *

Мы оказались в просторной прямоугольной комнате, заставленной канцелярской мебелью и освещенной расположенными под потолком зеленоватыми флюоресцентными лампами. Все это очень походило на офис, но я еще не видел офисов, двери которых были способны выдержать ядерный взрыв. Кроме того, никто и никогда не покрывал стены офисов звукоизолирующей пеной.

Мы слышали, что в дальнем конце комнаты кто-то ходит, но от источника звука нас отделял огромный архивный шкаф. Я коснулся руки Эммы и кивнул – пойдем. Мы осторожно пробирались между столами, заваленными документами и картами, надеясь незаметно подкрасться к находящемуся в комнате человеку, кем бы он ни был.

Я заметил белый халат и лысеющую мужскую голову. Это однозначно была не имбрина. Неужели он не услышал, как открылась дверь? Нет, не услышал, и тут я понял почему. Он слушал музыку. Женский голос исполнял мелодичную рок-балладу. Это была старая песня, и я ее уже слышал раньше, но забыл название. В этом подземелье она казалась совершенно неуместной.

Мы крались вперед, и тихая музыка едва заглушала наши шаги. На стене я заметил стеллаж, заставленный лабораторными стаканами. Внутри стаканов серебрилась черная жидкость. Я остановился, заметив, что на каждую емкость наклеен ярлык с именами жертв, чьи души были использованы для изготовления каждой порции амброзии.

Выглянув из-за шкафа, мы увидели мужчину в лабораторном халате. Он сидел за столом спиной к нам и перекладывал какие-то бумаги. Со всех сторон его окружало настоящее шоу ужасов. Рядом лежала рука, с которой содрали кожу и обнажили мышцы и сухожилия. На стене, как охотничий трофей, висел позвоночник. По столу подобно частям пазла были разбросаны высушенные внутренние органы. Мужчина принялся что-то писать, кивая головой и подпевая певице. Песня была о любви и каких-то чудесах.

Мы вышли из-за шкафа и направились к нему. Я вспомнил, где в последний раз слышал эту песню – у стоматолога, когда металлический крючок ковырялся в мягкой розовой плоти моих десен.

«You Make Loving Fun».

Нам оставалось преодолеть всего несколько ярдов. Эмма протянула руку, готовясь ее зажечь. Но прежде, чем мы вплотную приблизились к мужчине, он с нами заговорил:

– Ну, здравствуйте. Я вас ждал.

Этот скользкий голос я запомнил на всю жизнь. Каул.

Эмма вызвала пламя, которое выстрелило из ее ладоней с треском, напоминающим свист хлыста.

– Говори, где имбрины, и, возможно, я не стану тебя убивать!

Мужчина испуганно развернулся на стуле. То, что мы увидели, напугало и нас: под широко раскрытыми глазами его лицо представляло собой сплошное месиво расплавленной плоти. Перед нами был не Каул – этот человек даже не был тварью – и обращался к нам тоже не он. В одной руке он держал механический карандаш, а во второй – небольшой пульт дистанционного управления. Губы мужчины были плотно спаяны, а приколотый к халату жетон сообщал его имя.

Уоррен.

– О, вы же не станете обижать старину Уоррена, верно? – снова услышали мы голос Каула, доносившийся оттуда же, откуда звучала и музыка, – из встроенного в стену динамика. – Хотя лично мне все равно – он всего лишь мой интерн.

Уоррен ссутулился на своем вращающемся стуле и испуганно смотрел на огонь в руке Эммы.

– Где ты? – озираясь вокруг, крикнула Эмма.

– Это не имеет значения, – ответил динамик голосом Каула. – Самое главное то, что вы ко мне пришли. Я счастлив! Это все упрощает, потому что теперь мне незачем вас выслеживать и ловить.

– За нами идет целая армия странных людей! – Эмма решила блефовать. – Толпа у твоих ворот – это лишь наконечник копья. Скажи нам, где находятся имбрины, и, возможно, все удастся уладить мирным путем!

– Армия! – расхохотался Каул. – В Лондоне осталось так мало странных людей, способных сражаться, что вам не набрать даже пожарной бригады, не говоря уже об армии. Что касается ваших жалких имбрин, то оставьте ваши пустые угрозы при себе. Я с удовольствием покажу вам, где они находятся. Уоррен, эту честь я доверяю тебе.

Уоррен нажал на какую-то кнопку на пульте, и часть одной из стен с громким свистом отъехала в сторону. За ней оказалась еще одна стена, изготовленная из толстого стекла и позволявшая заглянуть в просторную, погруженную в полумрак комнату.

Мы прижались к стеклу, козырьком сложив руки вокруг глаз, чтобы рассмотреть хоть что-нибудь. Постепенно нам удалось различить очертания помещения, похожего на заброшенный подвал, в котором мебель и тяжелые портьеры соседствовали с человеческими фигурами, застывшими в неестественных позах. Многие из людей внутри, похоже, подобно частям тел на столе Уоррена, были лишены кожи.

О боже, что он с ними сделал…

Мои глаза обшаривали сумрачный подвал, а мое сердце бешено колотилось.

– Это мисс Глассбилл! – воскликнула Эмма, и тут я тоже ее увидел.

Слегка мужеподобная женщина сидела на стуле, повернувшись в нашу сторону, и смотрела на нас совершенно бесстрастным взглядом. Ее лицо обрамляли абсолютно симметричные косы. Мы начали колотить по стеклу и окликать ее, но она продолжала смотреть на нас, никак не реагируя на наши крики.

– Что ты с ней сделал? – закричал я. – Почему она не отвечает?

– Мы взяли у нее часть души, – ответил Каул. – Обычно это парализует мозг.

– Мерзавец! – закричала Эмма и снова ударила по стеклу. Уоррен вместе со стулом откатился в дальний угол. – Ты презренный и трусливый негодяй…