– А, Герман Леонидович! – обрадовался врач, но как-то не слишком натурально. – А Конкордия Яновна этим утром уехала. С тенором Юдиным.

Герман уронил цветы, обескураженно рассматривая врача.

– Что же вы вчера к ней не зашли? Конкордия Яновна обиделась, – попенял психиатр. – Госпожа Герц решила, что вы ее бросили. А тенор как раз выписывался и позвал ее с собой.

Видя, что собеседник ошеломлен известием, доктор понизил голос, интимно проговорив:

– Герман Леонидович, да вы не расстраивайтесь. Я таких дамочек знаю. Погуляет и вернется.

– Я не приму, – сухо откликнулся Герман, поворачиваясь и направляясь к машине. Проходя мимо урны, как будто бы что-то вспомнил. Вернулся, поднял цветы с земли, снова направился к урне, сунул в нее букет и с тяжелым сердцем выехал с территории санатории.

Он и сам не мог бы сказать, как получилось, что его занесло на Цветной бульвар. Хотя нет, мог бы. Герман оправдывал свой приезд тем, что хочет отдать Элле Ковалли долговую расписку. В здании цирка было темно и, несмотря на летнее время, как-то особенно зябко. На манеже отрабатывали каждый свой номер артисты, которым этим вечером предстояло выступать. Пахло человеческим потом и конским навозом. Вскинув голову вверх, фон Бекк заметил тонкую девичью фигурку, раскачивающуюся на лонже. Он принялся махать рукой, привлекая внимание.

Заметила его и Элла. Гимнастка тут же спустилась и подошла к фон Бекку.

– Вот, Элла, возьмите.

Герман протянул расписку, и девушка, забирая бумагу, невесело усмехнулась.

– Так вот кто выкупил долг моего брата.

– До этого долги вашего брата выкупал Петр Петрович Гурко, – с упреком проговорил фон Бекк.

– Да, – просто ответила девушка. И с достоинством пояснила: – Петр Петрович мой жених.

– Не знал, признаться.

Гимнастка холодно взглянула на фон Бекка и обронила:

– Вы многого не знаете, хотя на все имеете собственное мнение. Вы слепы, ибо смотрите на вещи сквозь узкое окошко кинокамеры. И думаете, будто видите полную картину. На самом деле основную часть событий вы достраиваете в голове.

– Мадемуазель, вы сильно ошибаетесь насчет моих аналитических способностей, – обиженно заметил фон Бекк. – Я умею анализировать и делать выводы. Позвольте откланяться.

– Постойте! Вы оплатили долг Эжена, а я долги привыкла отдавать. Пойдемте.

Она повернулась и направилась за кулисы.

– Элла, нет! – схватил ее за руку оторопевший фон Бекк. – Напрасно вы думаете, что я пришел для того, чтобы воспользоваться ситуацией. Я просто отдал расписку и ничего не прошу взамен.

– А я и не думаю, что вы хотите со мной переспать, – строго оборвала девушка. – Свой долг я отдам по-другому. Не бойтесь, я не стану вас домогаться, смелее идите за мной.

Проследовав темным коридором, гимнастка толкнула одну из многочисленных дверей и вошла в гримерную. Присела у большого, во всю стену, зеркала и попросила:

– Прошу вас, господин фон Бекк, закройте дверь на ключ, нам не дадут поговорить спокойно.

– Я не стану этого делать, – после секундного замешательства проговорил Герман.

– Как глупо! Вы все-таки меня боитесь. Пусть будет по-вашему, – кивнула гимнастка.

Она выдвинула ящик гримировочного столика и, вынув пожелтевшую от времени бумагу, протянула фон Бекку.

– Что это? – забирая бумагу, удивился полицейский консультант.

– Письмо Саши Ромейко к Константину Коровину. Фельетонистка еще в стойбище его написала, когда отстала от поезда, попала к самоедам и родила сына. Саша Ромейко была больна и упросила парня и девушку из местных отправиться в Архангельск, куда вот-вот должен был приехать на этюды Коровин. Она умоляла передать художнику это письмо. Саша надеялась, что ее и ребенка спасут, но покинувшие стойбище Илья Ардеев и Валентина так и не отдали Коровину письмо. Они прельстились предложенной художником поездкой на Нижегородскую ярмарку и побоялись, что из-за больной Коровин не возьмет их на Большую землю. Так, во всяком случае, объяснила Валентина, когда сын Саши Ромейко разыскал ее и постучался в дверь. Всю жизнь Ардеева казнила себя за сделанную подлость и, когда призрак из прошлого явился к ней, отдала письмо. Артем передал письмо мне. Сказал, у меня надежнее, вдруг с ним что-нибудь случится? Артем мне доверял. А я его предала.

– Каким же образом вы его предали?

– Согласилась стать невестой Петра Петровича Гурко и помочь избавиться от Артема – упрятать в тюрьму или в психушку. До появления юноши Гурко жил на деньги князя Владимира и сильно обеспокоился, когда прямой наследник богатств князей Соколинских – Гурко – Ромейко прибыл из Архангельска. У нас в цирке они появились почти одновременно – сперва Артем, а буквально на следующий день – Петр Петрович. Гурко ходил на все представления, засыпал меня подарками, предложил мне руку и сердце и рассказал, кто такой на самом деле Артем Пузырев. Говорил, что, если мы устраним сына Александры Ромейко и князя Соколинского, мы будем сказочно богаты. И я подумала, что надо соглашаться, что такой шанс выпадает только раз в жизни. Я подружилась с Артемом, и Пузырев оказался странным, искренним и милым. Он считал, что над миром властвуют силы природы – духи. И что духов можно обмануть, изменив имя.

– Это верования многих первобытных народов, – важно кивнул фон Бекк.

– Предрассудки Артема зашли еще дальше и приняли осовремененный вид. Артем захотел обмануть духов, не ставя об этом в известность спасаемого, а просто подкинув его паспорт кому-то еще. Парень вбил себе в голову, что духи вредят Савве Мамонтову, художнику Коровину и его дорогому дядюшке, Петру Петровичу Гурко, которых мать Артему показывала на обратной стороне эскиза Врубеля к шестикрылому серафиму. Начать спасательную операцию Пузырев решил с Саввы Мамонтова и попросил меня выкрасть паспорт. Я рассказала об этом Петру Петровичу, и Гурко придумал забрать из лечебницы Усольцева знакомого душевнобольного, журналиста Кузьму Оглоблина, чтобы тот удавил какого-нибудь пьяного и подкинул покойнику паспорт Мамонтова. А отвечал бы за убийство Артем.

– Отчего же Артем?

– Пузырев обязательно признался бы в убийстве, полагая, что духи покарали человека, который стал называться Саввой Мамонтовым. Артем сам мне так сказал. А я рассказала Гурко. Ведь вы же вышли на Артема, и, когда бы его задержали, Пузырев стал бы рассказывать вам про духов. Или просто бы сказал, что это он убил. А Гурко только этого и добивался. Следующим в очереди на спасение должен был стать художник Коровин. Артем заказал карманнику из тех, что крутятся у цирка, вытащить паспорт Коровина, да карманник отчего-то не пришел в назначенное место.